Он замолчал многозначительно, давая мне возможность понять недосказанное.

— …долой торговые пошлины! — сказал я бодро.

— Молодец, понимаешь.

— Уменьшение расходов на аппарат угнетения, — добавил я, на меня вытаращили глаза, я пояснил: — Один суд вместо трех, одна тюрьма и одна виселица…

Все захохотали и протянули ко мне кружки с пивом.

Я отворил дверь трактира в темень, это значит, почти полночь, летом темнеет поздно. Пока мы пировали, в городе заперли последние лавки, улицы пустеют, надо уходить, а куда, если нет своего дома. Значит, марш в свою пещеру, ящерица, рептиль чешуйчатый…

На улицах тень, а в узких переулках вообще мрак, приличный народ исчез, остался всякий подозрительный, среди которого, естественно, есть и приличные, восхотевшие неприличных развлечений.

Воздух еще сухой и горячий, но снизу тянет сыростью, словно с заходом солнца раскрылись подвалы, подземелья, а также… бр-р-р-р… могилы.

Я бодро миновал ворота, никто не обращает внимания на человека, который не бродит неуверенно, а идет целеустремленно и деловито. А что с заходом солнца идет не в город, а из него, что ж, некоторые торговые дела требуют особых условий.

За городом лунный свет ярче и заметнее, мир кажется неподвижным, зачарованным. В траве старательно верещат кузнечики, каждый на свой лад, но в целом получается довольно слаженный оркестр, в кроне деревьев заливаются умопомрачительными трелями соловьи.

Свежесть воздуха медленно вытесняет духоту ушедшего дня, мир людей засыпает, вряд ли кто обратит особое внимание, даже если увидит, как вдалеке от стен взметнулся в небо некрупный и потому не слишком опасный дракон, к тому же я всегда прикрываюсь незримостью.

Тугой теплый ветер загудел, как туго натянутая струна, как огромный басовитый шмель. Я завис в центре спящего мира, а подо мною поплыла темная земля, над спиной с торчащим гребнем медленно двигаются тусклые звезды и пугливо смотрит на мою звериную мощь бледная робкая луна.

Я чуть изменил наклон крыльев, и вселенная послушно повиновалась, ускорив движение навстречу и одновременно медленно и неспешно приближая далекую землю.

Мысли все еще разбегаются, как озабоченные поисками корма тараканы. По словам Херберта, а я ему верю, положение захваченных городов совсем не такое катастрофическое, как я вообразил. Жители жируют, хотя и, пряча улыбки, низко кланяются варварам, как победителям. Вроде бы хорошо, я как бы рад, что хорошо устроились, обхитрили, обвели вокруг пальца наивных и простодушных, хоть и жестоких, детей степи или пустыни, как там у них точнее, но для меня было бы намного лучше их угнетенное положение. Если не хотят поддержать собственных инсургентов, вряд ли обрадуются «освобождению» от гнета, который гнетом вовсе не считают.

А вот нашу власть как раз и сочтут гнетом, игом, насилием, подавлением завоеванных с таким трудом и терпением вольностей и свобод. Церковь введет строгие правила, а нечисть будет выжигать каленой метлой. То бишь каленым железом, а выметать… запачканной метлой, остатки будут красиво и торжественно сожжены на святых кострах под благочестивые молитвы.

Следующий город с разбросанными вокруг него деревнями я заметил буквально через пять минут полета, королевство Йеремланд, как назвали его там в таверне. И король здесь по имени… нет, среди множества имен короля Йеремланда никто не назвал. Зато известно, что у него есть две дочери…

Мириам сказала, что ярл Растенгерк мог потребовать себе в жены Карину или Вики, дочерей соседних королей, а в трактире сказали, что выбор пал на Вики…

Башню, издали похожую на поставленный стоймя карандаш, ухитрились выстроить на вершине высоченной, хоть и пологой горы, с тыльной стороны небольшого уютного дворца. Но это с той стороны гора пологая, а здесь обрывается резко, словно разрубили по вершине и одну часть увезли или развеяли по ветру.

Оттуда прекрасный вид: роскошная долина в серебристом лунном свете, вся зеленая, если днем, сразу три небольших реки, множество садов, два крупных города, села, деревни, огромные поля, одному человеку такие не обработать, так что здесь первобытнообщинный строй или какая-то иная форма коллективного труда.

Правда, на вершину такой башни не просто подниматься, разве что для особо торжественных случаев, но тот, кто туда вскарабкается, будет вознагражден зрелищем неимоверно расширившегося мира.

Я заметил внизу движение, опустил голову, фокусируя зрение. По узкой тропе серпантином на гору мчится во весь опор небольшой отряд на поджарых конях. Когда лошади устали, их перевели на рысь, затем все перешли на шаг. Я не слышу храп усталых коней, но клочья белой пены на удилах вижу отчетливо.

Всадников семеро, у каждого за плечами трепещет легкий плащ голубого цвета. Блестят покатые шлемы, на плечах лунное серебро дробится на пластинках чешуйчатой кольчуги.

В памяти всплыли слова Мириам насчет голубых плащей, в этом случае впереди сам ярл Растенгерк. Если так, то вот та башня с тыльной стороны дворца и есть упомянутая в записке…

Чешуя сама по себе задвигалась на спине и боках, зримое выражение радостного возбуждения. Ай да рептиль, я же умница, недолго и перебирал варианты, сразу вышел на верную цель, а ведь мог бы перебрать десяток городов-государств…

Я раздумывал, как поступить дальше, а на вершине башни появилась тоненькая девичья фигурка. Крыша плоская, окружена каменным бордюром человеку до пояса, можно любоваться окружающим видом и не свалиться… хотя чтобы упасть, особенно стараться не нужно.

Снизу ее не видно, однако замелькали огни факелов, я рассмотрел людей, что бегом ринулись к башне. Дверь открылась легко, огни один за другим исчезали в темном проеме.

Попалась, бедняжка, мелькнула мысль. Что ж, все женщины выходят замуж по воле родителей. Большинство даже не пищит, а остальные быстро смиряются.

Девушка подошла к парапету и наклонилась, упираясь в него животом. Посмотри, посмотри, сказал я про себя. Увидишь, падать далеко, страшно, а дальше тяжелый удар о землю и…

Последние два человека с факелами в руках вбежали в башню, у основания стало темно. Луна скрылась за облаком, я первые мгновения с трудом различал крохотную фигурку.

Женщина оглянулась, прислушалась. Чувствуя неладное, я вовсю заработал крыльями. Воздух свистел и ревел, а женщина медленно поднялась на парапет, раскинула руки…

— Дура! — прорычал я. — Что ты делаешь! Это грех…

Мое тело прорезало воздух, как тяжелый камень из катапульты, в голове стучала мысль, что не успею, потом ослепительно блеснула другая — жертва все равно разобьется о мою спину, даже нанижется на острые шипы спинного панциря…

Еще три могучих рывка, сбоку словно обрушилась на меня жесткая тень каменной стены башни, с такой силой я влетел в нее, а сверху уже с большой скоростью приближается тихий безнадежный крик.