— Милорд…

— Бери только то, что принадлежит тебе, и ничего, что тебе не принадлежит.

— Как надолго я уезжаю?

— Навсегда. Ты мне больше не нужен.

Узнав в третий раз о том, что его собираются подарить, доктор подумал о нескольких вещах, про которые можно было сказать вслух, но все они были неправильными.

— Слуга этого Леверета придет утром за тобой.

Барон плотно закутался в меха, увеличившись вдвое, встал и подошел к огню. У него почти не осталось волос, а кожа истончилась до полупрозрачности. Тэтчер шагнул вперед, намереваясь помочь, но Генри Фэрли отвернулся и буркнул, что ему причитаются несколько фунтов стерлингов; утром аудитор пришлет кого-нибудь с деньгами.

— Милорд, — снова попытался начать доктор Тэтчер, но говорить было больше не о чем.

У Мэтью Тэтчера не было другого выбора, кроме как покориться, и вот он прибыл в Эдинбург. Оставив в конюшне последнюю кобылу, которая ему послужила, он устроился на ночлег в гостинице позади дубильной мастерской. Он с трудом привык к необычайной вони и с удивлением осознал, что оплакивает потерю относительной роскоши Морсби-Холла. Обстоятельства его жизни вновь ухудшились, и в этом было что-то комичное. От Дворца счастья до смрадного обиталища за дубильней. Надежда исчезла много лет назад; с воспоминаниями приходилось сражаться, как с захватчиками, несущими отчаяние. Так или иначе, в Эдинбурге одиночество Мэтью ухудшилось, поскольку новые хозяева и все боги его бросили, вынудив вновь учиться смирению, и от этого воскресала память, сильная и приносящая боль. В Коране его звали Айюб, в Библии — Иов.

Когда Тэтчер ужинал в одиночестве в главном зале гостиницы, чрезвычайно маленький человечек, почти получеловек, с трудом взобрался на табурет напротив него и откупорил бутылку подслащенного вина.

— Выпьешь со мной? — спросил он без приглашения и без всякого повода.

Карлик — звали его Гидеон — оказался парнем веселым и беззаботным. Он щедро наливал себе и Тэтчеру, но от выпитого ничуть не осоловел и не сделался менее разговорчивым. Новый знакомец сообщил Тэтчеру, что он актер, и его труппа ставит «Сераль султана» на следующий день во внутреннем дворе неподалеку.

— Я объездил этот остров вдоль и поперек, и даже танцевал с ирландцами, но, к моему стыду, никогда не путешествовал по землям турецких дикарей и безбожников.

— Я был одним из них, — сказал наконец доктор.

— Славно! Ты-то мне и нужен. Завтра, недалеко отсюда, разыщи дом с изображением лебедя и поднимись по лестнице — там будет комната, где тебя ждут. Она без окон. Доберись туда до полудня. Встретишь друга. И ты пьешь, но не пьянеешь. Это очень славно. Знаешь, как правильно озираться? Проверять, не идет ли кто-то по твоим стопам?

— Зачем кому-то идти по моим стопам? — пошутил Тэтчер.

Будучи иноземцем, он постоянно чувствовал, что за ним следят и наблюдают, если только не сидел в одиночестве в лесу. Карлик начал объяснять несколько способов сделаться невидимым и избавиться от слежки. Доктор рассмеялся: именно в такие игры они с Исмаилом играли давным-давно.

А на следующий день в «Лебеде», в комнате без окон, великан Дэвид Леверет приветствовал доктора Тэтчера с улыбкой и обнял как старого друга, словно их давнюю любовь можно было выразить лишь сейчас, здесь, наконец-то оказавшись в Шотландии.

— Мой доктор, мой доктор! — почти пропел Леверет. — Герой нашей истории. Как я рад, что Гидеон нашел вас. Он может быть утомительным, но зато ему не надо платить, потому что он любит приложиться к бутылке. Ему всегда можно доверять, как моему посланнику, всегда. Вы будете с ним часто видеться. Он ваш единственный верный друг в Эдинбурге, не считая меня, но нельзя, чтобы нас с вами заметили вместе, так что Гидеон будет передавать вам сообщения или приводить ко мне. Но я забегаю вперед. Нам многое нужно обсудить. Вы голодны?

Это был тот момент, когда более слабый человек потерял бы самообладание, потребовал объяснения событий, находящихся вне его власти, внезапных перемен в том, что касается лояльности и долга. Но, невзирая на загадочное хорошее настроение Беллока и его витиеватые речи, врач совсем не разгневался, и Беллок от удовлетворения почувствовал омолаживающий прилив сил: он не ошибся, выбрав Мэтью Тэтчера.

— Выходит, теперь меня подарили вам, мистер Леверет.

— Только ненадолго. И это наш секрет, ваш и мой, доктор. Что будете есть?

Турок не хотел ни есть, ни пить — возможно, наконец научился остерегаться брать что-либо, прежде чем подтвердится стоимость угощения. Беллок обдумал свой подход к сердцу этого человека: до чего же непростой зверь! Интересно, как бы Роберт Бил или Уолсингем выслеживали его.

— Если я подарок барона Морсби вам лишь ненадолго, то кто же я тогда?

Сначала похвала:

— Морсби очень дорожит вами — вы, по его словам, «заветный приз». Вы прожили достойную жизнь в Англии, доктор. У вас репутация благочестивого и мудрого человека. Вы известны как великий целитель. Вами дорожат.

— Полагаю, я не раб, потому что беру плату за свои услуги, но милорд Морсби принял меня в дар от королевы, которой я тоже был подарен. И теперь он отдает меня вам. Никто не думает обо мне иначе, как о подарке. — Беллок уловил нотку жалости к себе. — Мистер Леверет, подарок не гордится тем, что он подарок, уверяю вас. Он просто служит.

— Видимо, это какая-то магометанская аксиома. Каким бы ни было настроение подарка, ваша ценность удвоилась за годы, проведенные с Морсби, — вы же теперь два подарка в одном.

Тэтчер покорно склонил голову и стал ждать.

— Вас ждет другой получатель. Морсби уже сообщил ему, что вы в пути. Он написал, руководствуясь моими подсказками, о вашем великом мастерстве и знаниях. Он не сообщил, кто будет вашим новым хозяином? — Тэтчер покачал головой, не проявляя серьезного интереса к этому вопросу. — Что ж, тогда у меня для вас есть несколько невероятных известий. Вы, как вскоре станет известно всем, подарок вашего лорда Морсби Якову VI, королю Шотландии.

Доктор казался равнодушным. Беллок продолжил:

— Завтра вы отправитесь в замок. Если мы с вами достигнем согласия в этом вопросе.

— Значит, мое согласие необходимо?

— Конечно.

— Тогда, пожалуйста, говорите со мной откровенно. Я подарок лорда Морсби вам или шотландскому королю?

— По правде говоря, мне, хотя никто этого не поймет. И королю — с точки зрения широкой публики, — но только на время, и только по моему тайному желанию и вашему тайному согласию. Для разной публики — разные спектакли. Но оба подарка — это воля королевы Елизаветы.

Тэтчер уставился на свои руки, лежащие на столе, и Леверет позволил своей новой марионетке обдумать ситуацию. Поскольку молчание Тэтчера все длилось, великан направился к двери.