Таким образом, по словам автора книги о еврейском мистицизме «Каббала» доктора Перле Эпштейн, выход за пределы Я давно был стремлением еврейских мистиков. Так, например, в XVI веке еврейские мистики, занимавшиеся тайным знанием каббалы, стремились достичь состояния bittul hayesh («уничтожение Эго»). Преследуя эту цель, они использовали медитацию, контролируемое дыхание и другие созерцательные техники, позволявшие добиться молчания ума и войти в состояние, в котором можно непосредственно пережить Божье Присутствие. По мнению наставников каббалы, мистик не сможет достичь этого священного состояния, пока не откажется от всех привязанностей к материальному миру и не избавится от любых проявлений эгоистичного Я. Рабби Элеазар сказал об этом так: «Если ты считаешь себя «чем-то» и просишь Его о своих нуждах, Бог не может облечься в тебя. Бог бесконечен и не может поместиться в таком сосуде, который еще не растворился и не стал ничем».

Подобным образом греческие христианские мистики V века также полагали, что для познания Бога необходимо очистить ум от всех отвлекающих мыслей и образов. Православные мистики называли это состояние ума hesychia, внутренней тишиной, говоря, что оно открывает дверь для мистического союза с Богом. В своей книге «История Бога» религиовед Карен Армстронг писала: «[Цель греческого мистицизма] – это свобода от того, что отвлекает, и от множественности, и это утрата Эго, опыт, несомненно, родственный тому, к чему стремятся созерцатели нетеистических религий, таких как буддизм. Систематически очищая свой ум от своих «страстей» – таких как гордость, жадность, уныние или злоба, – исихасты выходили за пределы своего Я и приобщались к Богу, как это случилось с Иисусом на горе Фавор, преображаясь божественными “энергиями”».

По словам Армстронг, подобные представления были свойственны мусульманским мистикам, которых называют суфиями, использовавшим концепцию ’fana, то есть уничтожение, состояния, которое достигалось через пост, ночные бдения, пение гимнов и созерцание, – все это приводило к изменению состояния сознания. Эти практики часто порождали странные действия, из-за чего, как пишет Армстронг, мистиков, использовавших такие техники, прозвали «пьяными» суфиями. Первым из таких суфиев был Абу Язид Бистами[131], живший в IX веке, чья дисциплина интроспекции, как полагает Армстронг, позволила ему выйти за рамки любых воплощений Бога.

«Когда он приближался к самой сути своей идентичности, – пишет она, – он ощущал, что ничего не стоит между ним и Богом; в самом деле, все, что, как он понимал, можно было назвать словом «Я», в такие моменты как бы таяло:

Бистами соединялся с Богом, говорит Армстронг, становился частью Бога, выходя за пределы своего Я. «Не существовало, – пишет Армстронг, – какого-то внешнего божества где-то «там», в стороне от человечества: Бог, оказывается, таинственно отождествлял себя с самой глубинной сутью человека. Систематическое разрушение Эго вело к ощущению поглощенности более великой и невыразимой реальностью».

И в этой мистической реальности, по словам Армстронг, пропасть, отделявшая людей от Бога, исчезала, и наступали отношения блаженного союза, не описуемого словами.

«Тут, – говорит она, – отделенность и печаль оканчивались в союзе с глубинным Я, которое соответствовало тому, кем человек призван быть. Бог не был отдельной внешней реальностью и судьей, но тем, кто един с основой бытия каждого человека».

Так Армстронг описывала духовный путь суфиев, но по сути это можно отнести к любому виду мистицизма: цель любых стремлений мистиков состоит в преодолении пределов Я и возвращении к исходной целостности, к первоначальному состоянию единства с Богом, или вселенной, или Абсолютом.

«Это преодоление всех преград, отделяющих человека от Абсолютного, представляет собою величайший из результатов мистического экстаза», – писал Уильям Джемс в своей работе «Многообразие религиозного опыта». Он продолжал:

Джемс верно понимает, что по сути мистический опыт – то есть достижение духовного союза через отказ от своего Я – коренится в чем-то более глубоком и более примитивном, нежели богословие или откровение, полученное через священные тексты. Но, кажется, ему не приходило в голову, что эти механизмы вложены в мозг человека и запускаются таким на вид не слишком материальным понятием, как стремление ума к Богу.

Современный рационализм часто воспринимает мистиков и мистицизм как пережиток темного и далекого прошлого, хотя на самом деле одно крайне важное исследование в 1975 году показало, что несмотря на изумительные достижения и просвещенность научной эпохи, в жизни людей, как ни странно, преобладает духовность мистического характера[133]. В процессе исследования, проводимого Национальным центром изучения общественного мнения под руководством социолога Эндрю Грили, респондентам задавали такой вопрос: «Чувствовали ли вы себя когда-либо так, как если бы были крайне близки к некоей духовной силе, которая как бы подымала вас над вашим Я?» Удивительно, что более 35 процентов всех опрошенных ответили на этот вопрос положительно. При этом 18 процентов испытали одно-два таких переживания, 12 отметили их «несколько», а 5 процентов сообщили, что переживают подобное «часто».

В древних и средневековых обществах мистиков нередко окружало глубокое уважение, потому что в них видели самых мудрых и более глубоко, чем другие, настроенных на духовную жизнь людей. Однако рационализм и эмпиризм западной науки не оставил профессионалам иной возможности, кроме как видеть в мистиках из числа современников жертвы больного или обманутого ума. И действительно, можно найти некоторые факты в поддержку подобной позиции. Мы знаем, например, что при некоторых патологических состояниях, таких как шизофрения или височная эпилепсия, люди могут слышать голоса, получать видения и переживать другие галлюцинаторные явления, которые нередко носят религиозную окраску, и что иногда подобные галлюцинации пробуждают в человеке необычайный интерес к духовным предметам.[134]