Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сегодня слово «мистицизм», наряду с его лингвистическим двоюродным братом «мифом», нередко пренебрежительно используют, желая указать на нелогичное или основанное на суеверии мышление
Определение Андерхилл поддерживают слова самих мистиков. Так, немецкий мистик XIV века Иоганн Таулер говорил, что душа мистика «теряется, втянутая в Бездну Божества, и утрачивает любого рода представления о различиях между тварями; все вещи собираются воедино с божественной сладостью, и человек так сильно пропитан божественной субстанцией, что здесь теряет себя, как капля воды теряется в бочке крепкого вина».[123]
Иными словами, мистический опыт не имеет отношения к магии, или к чтению чужих мыслей, или к фокусам с видениями и вызыванием духов; это просто – не более и не менее того – окрыляющее чувство подлинного духовного союза с чем-то бульшим, чем Я. Такое определение подтверждают слова всех мистиков разных эпох во всех религиозных традициях. Эти же описания указывают на то, что мистический опыт имеет свою особую четкую и цельную структуру. В 1997 году нейробиологи Джеффри Сейвер и Джон Рабин опубликовали научную статью, в которой, в частности, опираясь на такие описания, они выделили некоторые важнейшие конкретные элементы мистического опыта. Они сделали вывод, что мистические состояния часто включают в себя сильные противоположные эмоции: скажем, жуткий страх может здесь соседствовать со всепоглощающей радостью. Когда человек испытывает мистическое переживание, ему кажется, что времени и пространства нет, а нормальное рациональное мышление сменяется у него интуитивными подходами к познанию. Мистик часто испытывает близость к священному и нередко утверждает, что ему открылась самая суть вещей, что приводит к состоянию восторга, которое описывается как «внутренний свет, падающий на реальность, который ведет к наивысшему освобождению».
Мистический опыт не имеет отношения к магии, или к чтению чужих мыслей, или к фокусам с видениями и вызыванием духов; это просто – не более и не менее того – окрыляющее чувство подлинного духовного союза с чем-то бо’льшим, чем Я
В самом же центре любых рассказов мистиков о своих переживаниях стоит твердое убеждение в том, что они поднялись выше материального бытия и достигли духовного единства с Абсолютом. Изначальное стремление к такому союзу и опыт трансцендентного, к которому оно приводит, – это самые распространенные темы мистических традиций Востока и Запада с древности до наших дней. И хотя мистики различных эпох и традиций пользовались самыми разными техниками ради достижения этого великого союза, от благочестивого самоотречения средневековых христианских святых до ритуальных сексуальных действий некоторых тантристов, последователей буддизма, описанные ими мистические состояния имеют большое сходство. Например, вот как наставник суфиев Халладж Хусейн ибн Мансур, живший в Средние века в Ираке, описывает тесное смешение мистика со своим Господом:
Средневековый католический мудрец Мейстер Экхарт, живший в куда более прохладном климате Германии, описывал тот же предмет подобными словами:
Как мне надлежит любить Бога. Его не следует любить таким, каков он есть: ни как Бога, ни как дух, ни как Личность, ни как образ, но как беспримесное и чистое Единое. И в этом Едином нам надлежит тонуть, переходя от ничто к ничто, в чем да поможет нам Бог.[125]
О том же единстве говорит и основатель даосизма Лао-Цзы:
И это же отражают слова Черного Лося, мистика и шамана общины Оглала:
Представители почти всех мистических традиций теми или иными словами говорят о союзе с Абсолютным как о наивысшей цели духовной жизни. Соответственно, буквально во всех этих традициях возникли суровые системы обучения и посвящения, которые должны помочь искателям достичь этого блаженного союза. В дзен-буддизме для этого использовались бессмысленные коаны, призванные ослабить хватку сознательного ума и расчистить путь для духа. Иудеи, изучающие каббалу, ради достижения той же цели совершали в уме сложные манипуляции с цифрами и образами. Христианские мистики пользовались интенсивной созерцательной молитвой, постом, молчанием и разными способами «умерщвления плоти», чтобы освободить ум от земных вещей и сильнее сосредоточить внимание на Боге. Эти техники развивались независимо одна от другой, но за всеми стоит одна общая догадка: чтобы достичь мистического единения, прежде всего следует успокоить сознательный ум и освободить дух от ограничивающих его страстей и иллюзий Эго.
«Отдельное Я растворяется в области чистого сознания, бесконечного и бессмертного, – утверждают священные тексты индуизма[128]. – Отделенность порождается идентификацией Я с телом, состоящим из природных элементов; когда физическая идентификация исчезает, уже не может быть отдельного Я. Вот что я желаю сказать вам, возлюбленные».
Духовное стремление выйти за пределы Я есть главная тема восточных религий, включая даосизм, о чем ясно свидетельствуют эти слова древнего китайского текста:
Даос сначала преодолевает мирские дела, затем материальные вещи, и наконец – свое собственное бытие. Через такие поэтапные дела отрешенности он обретает просвещение и способен видеть все вещи как Единое.[129]
Однако те же самые идеи лежат и в основе западных школ мистицизма. Их, например, отражают следующие слова еврейского мистика рабби Элеазара:
Считай себя ничем и забудь о себе, когда молишься. Помни лишь о том, что ты молишься Божественному Присутствию. Тогда ты можешь войти во Вселенную Мысли, в состояние сознания, находящееся вне времени. В этом месте все едино: жизнь и смерть, земля и море… но чтобы сюда войти, надо оставить свое Я и забыть обо всех своих тревогах.[130]