Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Но ты могла забрать их без моей помощи, признай это! Зачем я-то тебе понадобился? Я зачем нужен тебе?
–Моё могущество бесконечно и неоспоримо, но только за этой проклятой перегородкой! – Алиса с ненавистью ударила по стеклянной поверхности с той стороны, но звук получился каким-то приглушенным и сдавленным. – Это чёртово серебро, из которого делали зеркало, оно удерживает меня и обжигает, когда я пытаюсь выбраться. Я не могу дотянуться до этой самодовольной малышни, но я могу воздействовать на них через избранных мною слуг. И ты был избран мною после долгих наблюдений. Ты оказался хорошим слугой, покладистым. Ты понял мою суть и принял меня, хоть и под благодушной маской церковных ликов.
– Но это ложь! – выдохнул господин Тикси, ветер обвил его горло. – Я никогда о тебе не знал и не думал тебе служить.
– Ты ошибаешься, папочка. В тот день, когда ты впервые посмотрел в зеркало, в то самое старое зеркало в доме родителей твоей матери, ты стал моим. Помнишь то зеркало? Оно тебя притягивало, манило к своей глубокой чуть мутноватой тайне. Сколько дней, а тайком и ночей ты просидел у того зеркала, прежде, чем твои родители обеспокоились и заметили перемены в тебе? Та старуха, твоя бабка, она-то знала, в чём дело, догадывалась, что кроется по ту сторону стекла. Она-то и оторвала тебя, не дав мне полностью завладеть тобой и прибрать тебя раньше. Но затем я следила за тобой из других зеркал, не таких, как то, но всё же, полезных. Я видела, как ты рос, как обзавёлся семьей. И тогда я поняла, что ты созрел для меня. Ты был готов.
Тикси вспомнил, как каждое лето гостил с родителями у бабушки и дедушки за городом, в тихой и славной деревеньке. В большом кирпичном доме места было предостаточно для игр, отдыха и тайн. И одна тайна нашла пятилетнего Тикси на чердаке.
Там хранилось старинное, охваченное в тёмное потрескавшееся дерево, зеркало. Эта находка была накрыта большим отрезом серой ткани, покрывшейся внушительным слоем пыли от нетронутости и запущенности за многие лета. Но любопытный мальчик стащил покрывало с тайны и обнаружил высокое прямоугольное зеркало выше детского роста, с неровной, местами вздувшейся поверхностью, помутневшей от времени и имевшей по уголкам мелкие трещины.
Тикси смутно помнил, чем пленило его то старое зеркало, но после недели тайных посиделок на чердаке, бабушка выследила внука и застала его, молча сидящим и неотрывно глядящим в зеркальную даль. После этого маленькому Тикси строго запретили ходить на чердак, а чтобы он туда не залезал тайком от взрослых, на чердачную дверцу повесили замок. Мальчик больше не видел того зеркала, но какая-то странная тоска, непонятная тяга, как заноза засела в нём с тех пор.
Каждый последующий год, навещая дом родителей матери, Тикси охватывало странное беспокойство и чувство утраты. Он позабыл о случившемся вплоть до юношеского возраста, а когда вновь оказался на чердаке, то старого зеркала там не было.
Всю жизнь в каждом зеркале неосознанно он искал ответы на вопросы детства.
– Вспомнил, папочка? А ведь я с тобой тогда говорила и ты меня слушал. Ты был хорошей губкой, впитывал всё, что я тебе велела. И девочек мне подарил.
Тикси и сейчас смутными отрывками помнил о волшебном отражении чердачного зеркала из детства и о тех словах, что оно нашёптывало ему днями и ночами, соблазняя, обещая и порабощая его разум.
– Что?! Я никого тебе не дарил! Я не причастен к их смерти. Это были несчастные случаи.
– Разве? – От ехидного голоска существа, у Тикси воздух застрял в горле, а может это ветер его передавил? – Неужели ты до сих пор веришь в свою чистоту и невинность? Ты потерял свою добродетель в тот момент, как сорвал покров с того зеркала и внял моим речам. Дети не могли стать моими, пока на них не пало клеймо твоей любви, папочка. Ты сделал доступ к их душам мне открытым, словно на блюдечке. Через тебя и твои сомнительные ритуалы я подобралась к детишкам и заполучила их.
– Не может этого быть! Ты врёшь! Ты всё врёшь! Я не мог стать монстром!
– Поздно оглядываться назад, папочка, пора двигаться вперед. Я заждалась тебя. Я изголодалась. Мы все здесь голодны. Вечно во тьме, холоде. И этот не проходящий терзающий голод! Сделай шаг и стань нами, а мы тобой. Это просто. Твоя жизнь прошла путь и здесь его конец. Ну же, всего один шаг, и всё закончится.
– Нет! Прошу, отпусти меня! Отпусти….
Его слова впитал в себя ветер, намертво запечатав уста Тикси холодом. Теперь он был полностью окутан с ног до головы шелестящим и почти любовно сжимавшим его в своих объятиях ледяным вихрем. Кровь пульсировала всё медленнее и всё реже в теле пленника, конечности остывали, не сдавалось лишь упрямое сердце, возмущённо качавшее жизнь и сопротивлявшееся смерти.
– Один маленький штришок, одна деталь и мы будем вместе, папочка.
Существо сбросило с себя обличье Алисы и предстало в истинном виде. В свете пяти свечей, ещё борющихся с ветром и тьмой, в зеркале простирало к нему костлявые руки со звериными когтями чудовище с телом, отдалённо напоминавшим человеческое, скорее сродни собачьему. Покрытое густой чёрной шерстью, с парой изогнутых рогов и пастью полной, как у акулы острейших клыков, вытянутая морда плотоядно и с триумфом взирала на Тикси своими белыми слепыми глазами. Из головы монстра исходили десятки серых змей, извивавшихся и кусавших друг друга в ярости.
«Так вот как на сам деле выглядела Горгона. И она стала пленницей своего отражения, а не погибла от меча героя». – Пронеслось в голове замерзающей жертвы.
Господин Тикси был всего в полушаге от зеркала, подтягиваемый изнутри магического стекла, когда монстр в последний раз ему улыбнулся, а затем дунул в лицо. Послышался треск зеркальной поверхности, ветер усилился и в окончательном завывании яростно налетел на остатки спасительного света.
Свечки гасли поочерёдно: одна, вторая, третья, четвёртая. Пятая устояла, но через мгновение и она отдала свою огненную душу тьме, проиграв неравную битву.
– Свершилось! – Жуткий нечеловеческий голос, состоявший из тысяч голосов, сотряс квартиру на пятом этаже.
В ту ночь из противоположного дома можно было увидеть, как в одной квартире на пятом этаже творилось нечто неладное со светом. То в ней горел приглушённый ровный
