Так как Шень Цянь никогда раньше не видела Цици, она окинула ее взглядом и сказала:

– Так вот она какая – таинственная девушка Баошена…

Цици покраснела.

Когда наконец мне удалось избавиться от Шень Цянь, я забросал Цици вопросами:

– Как ты здесь оказалась? Приехала вместе с другими студентами Нанкинского университета? Замечательно! Я слышал о протестах в Нанкине. Кто возглавляет вашу группу? Я только что составил новую программу, и мне было бы полезно узнать ваше мнение…

– И это все, что ты хочешь мне сказать? – прервала меня Цици.

– Нет, конечно! Я очень по тебе скучал. – Я со смехом обнял ее, но потом снова заговорил серьезно: – Но движение теряет обороты, оно дробится на фракции… Продолжать голодовку дальше невозможно, и я поговорил с Лю Сяобо о том, как развить и расширить движение… Пойдем, посмотришь на мой текст…

– Баошен, – снова прервала меня Цици. – Я была у тебя дома. Твоя мать попросила меня с тобой поговорить.

Мне показалось, что на огонь в моем сердце кто-то вылил ведро холодной воды.

– А… – сказал я, не в силах найти слова.

– Твоя мать очень беспокоится о тебе… – ласково сказала Цици. – Скоро тебе предстоит получить распределение на работу. Ты знаешь, насколько это важно. Перестань валять дурака. Пойдем домой.

– Цици, как ты можешь так говорить?! – разочарованно и сердито воскликнул я. – «Валять дурака»? Посмотри на десятки тысяч людей, которые собрались на площади! Посмотри на миллионы людей, которые их поддерживают! Во всем Пекине… нет, во всем Китае… кипение достигло высшей точки! Все сражаются за будущее нашей страны. Как мы можем вернуться на занятия в такое время?

– На что ты рассчитываешь? Правительство вам не победить, у него же армия! Кроме того, часть твоих предложений слишком радикальные, фантастические…

– Что значит «фантастические»? – Слова Цици очень меня расстроили. – Армия служит народу. Солдаты никогда не направят оружие на нас. Студенты уже с ними общаются. Не волнуйся, я слышал, что бюрократы в центральном руководстве напуганы и скоро пойдут на компромисс.

Цици со вздохом села и печально посмотрела на меня.

Она долго пыталась меня уговорить, но безуспешно. Уходить с площади я отказался, и поэтому Цици осталась со мной. В ту ночь мы спали в одной палатке. Мы обсуждали ситуацию в стране и в мире и перспективы студенческого движения, но не могли ни о чем договориться и поэтому перестали спорить и просто обнялись.

Мы вспомнили наше детство, а затем я уже не мог сдерживаться и поцеловал ее – сначала в щеку, потом в губы. Именно тогда мы впервые поцеловались по-настоящему. Ее губы были мягкие и потрескавшиеся, и это разбило мне сердце. Я поцеловал ее и не отпускал…

В темноте все произошло само собой. На площади собралось много людей, и поэтому то, что мы занимались любовью, ни для кого не было секретом. Раньше я презирал тех, кто вел себя так; мне казалось, что парочки, которые занимались сексом, оскверняют священную суть нашего протеста. Но теперь, когда это происходило со мной, я не мог сопротивляться; мне показалось, что наши действия являются естественной частью самого движения. Возможно, какая-то неведомая тревога за будущее заставила нас воспользоваться этим последним моментом абсолютной свободы. Каждое движение, каждый жест был наполнен неловкостью и смущением. Мы действовали неуклюже, грубо, но непреодолимая сила юной страсти в конце концов привела этот неловкий, нелепый процесс к концу, к сладкой близости, которая находилась за пределами понимания.

6

На следующий день мы узнали о том, что к Пекину подтянуты войска и в городе введен комендантский час. Передовые части уже вошли в город и готовились очистить площадь от протестующих.

Должны ли мы отступить? Мы собрались в штабе на совещание. Началась дискуссия, и мнения разделились. Лю Сяобо предложил отступить, чтобы избежать жертв. Под влиянием Цици я поддержал его. Но Чай Лин, нашего главнокомандующего, эти слова разозлили. Она отвергла наш план и даже обвинила нас в трусости. Она сказала, что мы должны сопротивляться до конца и пожертвовать жизнью, если нужно. Ее речь вдохновила всех присутствующих; тех, кто призывал к отступлению, заставили замолчать. В конце концов большинство студентов осталось, чтобы выполнить приказы Чай Лин.

Та ночь выдалась особенно жаркой. Мы с Цици не могли заснуть и поэтому легли у палатки и принялись перешептываться.

– Ты права, – сказал я. – Чай Лин слишком упряма. По-моему, ничего хорошего из этого не выйдет. Завтра я скажу Лю Сяобо, что мы идем домой.

– Хорошо. – Она положила голову мне на плечо и заснула. Вскоре я последовал ее примеру.

Меня разбудил шум толпы. Меня окружила тьма: все фонари на площади погасли, и звезды в летнем небе сияли особенно ярко. Со всех сторон доносились крики и рев мегафонов. Я не мог понять, что происходит.

– Баошен! – Кто-то подбежал к нам, светя на нас фонариком. Я прищурился. Размытая фигура приблизилась: Шень Цянь. Она рыдала.

– Скорее уходи! Армия начала зачистку площади!

– Что? А где Чай Лин? Она ведь должна нами командовать!

– Эта сука сбежала первой! Уходи, уходи! А мне еще нужно найти Лю Сяобо.

Позднее я узнал, что большая группа солдат и полицейских с дубинками вышла на площадь, чтобы снести палатки; студентов, которые оказывали сопротивление, они избивали. Но в то время мы ничего не видели и вокруг нас царил хаос. Я не знал, что делать, поэтому схватил Цици за руку и попытался двигаться вместе с толпой.

«Танки, танки! Кого-то задавили танки!» – кричали студенты из провинции, пробегавшие мимо нас. Они столкнулись с нами и разделили меня и Цици.

Я услышал, что Цици меня зовет, и побежал к ней, выкрикивая ее имя, но споткнулся о палатку и не сразу смог подняться: толпа сбивала меня с ног. Когда я наконец встал, то Цици уже не слышал и не знал, где она. Я пошел в ту сторону, куда мы с ней направлялись. Меня окружила толпа, но Цици в ней не было. Я выкрикивал ее имя. Затем кто-то запел «Интернационал», и все подхватили. Я не слышал даже своего собственного голоса.

Вместе с взбудораженной толпой я покинул площадь Тяньаньмэнь.

На площади, по крайней мере, обошлось без стрельбы, однако в других частях города начались ожесточенные столкновения между армией и протестующими, и там время от времени слышались выстрелы. Я вернулся домой, надеясь на чудо, но Цици там не оказалось. Несмотря на возражения родителей, я побежал обратно в центр города.

Уже рассвело, и повсюду были солдаты и танки. На улицах лежали тела убитых, в том числе студентов. Я словно оказался на поле боя. Ужас охватил меня, но мысль о том, что с Цици случилась беда, пугала меня еще больше. Я, словно безумный, искал ее повсюду.

В полдень я наткнулся на одного из моих друзей из штаба, и он отвел меня в убежище к нашим. Там я увидел много раненых. Шень Цянь побледнела как смерть и все время дрожала; Лю Сяобо прижимал ее к себе. Я спросил, не видели ли они Цици.