Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно же, кавказцы наши об этом не знали. А то с чего бы Султан, в «БМВ» черный усевшись, очередной косяк анашой забил? Развалился на заднем сиденье и, дымом наркотическим затянувшись, папироску Руслану протягивает – прошу, мол.
Пыхнул Руслан, протянул косяк Магомеду, за рулем сидящему.
Несется черный «БМВ» по улице Ленина, включенной аварийкой встречный транспорт распугивая. Жмутся водители «Жигулей» к бордюрам, чтобы, не дай бог, джигитам не помешать.
Докатили кавказцы до гастронома, за угол заехали, чтобы перед хатенкой о трех окнах не светиться.
Остановилась машина, погасла аварийка.
Вышли наши джигиты в вечерний сумрак. Улыбнулись друг другу и – к дому.
Недолго капитан Гаранин со старлеем Родионовым в кабинете Коноплевском пробыли – минут десять всего. Заходили они к Семену Геннадьевичу раздраженные, зато вышли в премилом расположении духа.
И как это Коноплев раньше до столь очевидной вещи не додумался? Ведь все просто, все на поверхности: лучший Зарубин – это мертвый Зарубин. Смертию своей он всем доброе дело сделает: и ГУВД, и джигитам климовским. УГРО окончательно и бесповоротно списывает все что угодно. Пусть даже поджог офиса басурманского, если Булат и впрямь уверен, что не из-за неисправной проводки тот офис сгорел, а по злому умыслу. А главное – джигиты наши, Зарубина покарав, кровожадность свою хоть на какое-то время насытят.
Вот Семен Геннадьевич так прозрачно и намекнул: мол, если поступят сигналы, что Зарубин в наш город вернулся, не спешите на эти сигналы реагировать. Другие отреагируют.
Перемахнули кавказцы через забор Катиного двора – и к дому. Темно уже, электричество в хатенке горит, и свет, сквозь стекла пробиваясь, рваными пятнами ложится на жухлую траву под окнами.
– Султан, иды под окно стан. – Магомед говорит, а у самого от кайфа наркотическеого язык заплетается.
Встал Султан у окна, достал из кармана «ПМ», затвор передернул.
– Руслан, я сэйчас постучу, и кто на крыльцо выйдэт – сразу по голова бэй! Эслы это Ыван будэт, эщо раз по голова бэй – и в машину, в багажнык.
– А если баба его?
– Тогда второй раз нэ бэй, в дом пойдом. Ыван наверняка там.
– Стрелять будешь?
– Почэму нэт?
– Соседи услышат. – Руслан, в сомнении; хоть и обкурился он не меньше других, а ничего – соображает…
– Тогда ножом зарэжэм. У тэбя ест нож?
– У мэня всегда ест нож.
Постучал Магомед в дверь закрытую – меньше чем через минуту заскрипели в сенях половицы, и женский голос спросил:
– Кто там?
Щелкнул замок, открыла хозяйка дверь, выползла узкая полоса света из щелочки между дверями и косяком. Магомед слева от двери стоит, Руслан – справа. Пока дверь открывалась – целая вечность прошла; так, во всяком случае, джигитам обкуренным показалось…
Ну, наконец хозяйка в недоумении на крыльцо вышла.
Вытянула она голову, в темноту вечернюю всматриваясь, и первое же, что заметил Руслан в полосе электрического света, полную белую шею… Взмахнул джигит рукой, как топором, и секанул резко – как раз под свод черепа.
Булькнула женщина горлом, тяжело на крыльцо упала.
– Пошли, – говорит Руслан и, через обмякшее тело перешагнув, в сени вошел.
Магомед за ним двинулся, а Султан под окном остался стоять. На всякий случай, если кто-нибудь еще из дому выйдет…
– Алло, Капустин?
– Я, Петр Владимирович.
– Что у тебя, товарищ главный архитектор, стряслось? Не успел из Москвы вернуться, мне уже трое передали, чтобы я с тобой связался.
– Проблемы у нас, Петр Владимирович. На Залинии… Полные котлованы воды!
– И ты из-за такой хренди меня ищешь?
– Да нет, вы не понимаете… Карта геологической разведки устаревшей оказалась. Там, где глинистый слой обозначен, скорее всего плывуны.
– Херню ты, Капустин, несешь, вот что! Как это строить нельзя?! Ты знаешь, в какую копеечку мне этот Диснейленд обходится?! Все, хватит причитать – утром встретимся и поговорим. До завтра.
Прошли кавказцы в зал, смотрят. Обстановочка, конечно, не буржуазная. Кровать металлическая, комод допотопный, сервант с треснувшим стеклом, картина с голой тетенькой в простенке, стол да несколько стареньких табуреток.
Магомеду почему-то сразу картина с голой бабой приглянулась. Полная такая баба, белотелая, во всех смачных подробностях выписана. Стоит Магомед у картины, слюни рукавом утирает и думает: вот бы такую выдрать!
А вот Руслан на картину внимания не обратил. Хотя и обкурен он анашой, но ощущения реальности не теряет; помнит, для чего в хатенку эту пожаловали. Достал Руслан из кармана нож-выкидуху, щелкнул кнопкой – из рукояти блестящее лезвие стрельнуло. Открыл дверь, в спальню ведущую, в густую темноту осторожно шагнул. Специально свет не включает, чтобы внимания к себе не привлекать. Постоял, обождал, пока глаза к темноте привыкнут. Смотрит – а на кровати под одеялом мужик какой-то лицом к стене лежит. Подошел кавказец поближе, присмотрелся…
Вроде Иван это спит – тот самый.
– Магомед! – Руслан свистящим полушепотом. – Там он. Давай! Ты ноги держи, а я резать буду.
Зашли джигиты в спальню, у кровати остановились. Магомед в ногах уселся, телом на спящего наваливаясь, а Руслан, подняв голову мужика за волосы, резанул ножом под подбородком.
Захрипел спящий, а Руслан лезвие все глубже и глубже в горло вонзает. Вытянулись ноги мужика в предсмертной конвульсии, руки дернулись…
– Готов. – Убийца резюмировал и, утерев окровавленный нож о край простыни, с кровати поднялся. – Ну что, Магомед, пошли?!
Вышли кавказцы в зал, улыбнулись друг другу.
– Вай, какой жэнщин! – Магомед, на картину глядя, никак успокоиться не может. – Надо с собой забрат!
Снял Магомед картину и, как есть, в багетной раме под мышку сунул.
– Пошли, уходить надо. – Руслан торопит. – Пока баба на крыльце не очухалась…
– Алло, Сэмон Гэнадьевич? Прывэт, дорогой. Это Булат Амыров.
– Доброго вам утречка!
– А вэд дэйствитэльно доброе!
– Что-то случилось?
– Да нэт, нычего. Я вот зачэм, понымаеш, звоню. Ехалы вчэра мои люды по Дмитриеву Посаду, у гастронома по Люксембург остановылыс. Смотрят – а во дворэ дома баба какой-то за мужыком с ножом гоняэтся! Вот мы и испугалысь – нэ случылась бы чэго!