Самая главная новость, конечно, пожар на Климовке.

Знаете, что там случилось? А-ах, не знаете? Ну, я вам сейчас всю правду расскажу. Все как есть. То, что в газетах да по ящику о пожаре передают, – фигня. Это для успокоения населения делается, чтобы паники, значит, не создавать. Не пожар там на самом-то деле был, а взрыв. Как это, что взорвалось? Тротил! «Черные» наши взрывчатку от самой «Аль-Каиды» получили заказной бандеролью – теракт, значит, совершить задумали. А взрывчатка эта возьми да взорвись! Вместе с «черными» – сорок человек их при взрыве погибло.

А на Залинии знаете, что происходит? Вода из-под земли прибывает. Затопит нас скоро, как сказочный град Китеж, под воду уйдем. Отольются поджигателям народные слезы!

Как это каким поджигателям? Дагестанцам, конечно!

А вот еще в троллейбусе вчера говорили: якобы маньяк, который в наш город с самой Колымы приехал, опять кого-то зарезал… Как, неужели правда? Правда, еще какая! Да не кого-то, а самого главного в нашем городе вора в законе с четырнадцатью судимостями. Смотри же, и не побоялся…

Представляете, из-за чего? Из-за порнографической картинки. Да не из-за картинки, дурак, а из-за картины за сто миллионов долларов. Из-за художественного шедевра. Висела, значит, у одной бедной женщины подлинная картина Рафаэля, изображающая голую тетку по имени Маша. А женщина та не знала, какой ценностью обладает. Пронюхал про ту голую Машу вор в законе. И маньяк, с Колымы сбежавший, тоже пронюхал. Пришли они поздней ночью к хозяйке, дали ей по голове, а картину поделить не смогли. И вору голая Маша нравится, и маньяку. Сцепились они в схватке смертельной, и отчикал маньяк вору голову острым ножичком…

Но не только о последних городских новостях на кухнях наших судачат. Своих проблем, что ли, мало? У дочки Лены опять «неуд» по физике, а она в институт собралась поступать, подтянуть надо бы… Соседского пацана Сережу на Кавказ служить забирают – ох и наплачется же его мать!

И когда только эта жизнь паскудная закончится?

– Иван… Иван, вылазь, уехали они только что.

Катюша на пороге времянки стоит. Стоит и головой разбитой вертит – то в раскрытую дверь взглянет, то наверх, на люк раскрытый, в потолке чернеющий.

Спустился Зарубин по лестнице, отряхнулся от щепок, к одежде налипших, и – к Кате:

– Ну, что говорят?

– О тебе справлялись.

А потому Катя всхлипывает, что жалко ей все-таки Колю…

Какой-никакой, а живой человек все-таки… Хоть и попил он Катюшиной кровушки изрядно, но не по вине, как говорится, кара…

– Да ладно. – Иван вздыхает. – Колю-то уже не воротишь… Хорошо, что хоть ты жива-здорова осталась!

– Но кому он помешать мог, а?

– Неужели неясно, Кать! Не Колю зарезать хотели, а меня… То ли не рассмотрели как следует в темноте, то ли вспугнул их кто-то…

– Они – это кто?

– Думаю, что кавказцы с Климовки. Менты наши до беспредела такого еще не дошли – по ночам людей сонных в кроватях резать. Ладно, Катюша, пойду я. – Иван говорит и, обрез под полой куртки поправив, к открытой двери шагнул.

– Куда же ты! Хоть до вечера пережди!

– Не затем я приехал сюда, чтобы ждать. Вон скоро две недели, как домой вернулся, а к главному так и не приступил.

– Это ты о Валере Титове покойном? Точнее, об убийце его? – Катя спросила, но в лицо Иваново почему-то опять не глядит, взгляд отворачивает.

– А то о ком же еще…

– Обо всех, кто должен тебе?

– Тетрадку мою смотрела?

– Да…

Молчит Катя: видно, пытается с мыслями собраться, чтобы главное гостю высказать – то, что обещала давеча. И Иван молчит – ждет, пока подруга детства разговор продолжит.

Затянулась неловкая пауза; каждый ждет, пока собеседник слово вымолвит…

– Ладно, Катюша. – Иван, чемоданчик свой подхватив, замочками щелкнул и, толстенный бумажник достав, несколько крупных купюр отсчитал. – Возьми вот…

– Зачем это, Ваня?

– Колю-то на что хоронить будешь? Бери, бери – из-за меня-то его, по большому счету, зарезали! Как ни крути – а должник я Колин.

Хотела было Ефимова отказаться, но взглянул на нее Зарубин так пронзительно, что пришлось деньги взять без сопротивления.

– Уж не знаю, как отблагодарить-то тебя… – бормочет.

– За такое не благодарят.

– Вань, я у тебя эти деньги в долг беру… Отдам, как появятся.

– Похоронные деньги не возвращают.

Неловко Кате – и виновата она перед Зарубиным, и повиниться не может, потому что язык не ворочается слов повинных сказать… И отблагодарить нечем.

То есть как это нечем?

Вон позавчера жильцы с квартиры съехали – с той самой квартиры в центре, которую Катя по бедности своей внаем сдавала. Нет у жильцов денег, чтобы и дальше квартировать. А у кого они нынче есть? Пустовать той квартире и пустовать. Так не лучше ли Ване ключи оставить?

Правда, если накроют на этой квартире Ивана менты – не сносить Ефимовой головы. Как пить дать сообщницей «опасного преступника» пойдет. Но малая эта плата за вину Катину перед Зарубиным.

Отдала Катюша Ивану ключи, объяснила, как до нужного дома добраться. И так виновато на него взглянула, что неловко Зарубину сделалось.

– Дотемна дождись и иди…

– Дождусь. Послушай…

Насторожилась Катя.

– Что?

– У Супруна, которого, как ты говоришь, четыре года назад на Климовке зарезали, кто-нибудь из родителей остался?

Вздохнула Ефимова с облечением – слава богу, не созрел еще Иван ее распытывать!

– Отец вроде бы помер, а мать там же живет… Нина Васильевна – ты ее помнить должен.

– Помню. Где, говоришь, живет? На Володарского, рядом с тюрьмой?

– Да. К ней собираешься?

– Собираюсь…

– Долги раздавать?

– Взыскивать. Точнее, узнать, с кого взыскивать.

– Послушай, Иван… – Катя губу закусила. – Ну, раздашь ты всем долги и взыщешь со всех… А дальше-то что?

Явно не готов Зарубин к вопросу этому. И действительно – а дальше-то что?!

Зол Булат Амиров – слов нет, чтобы его злость описать!

И у Булата слов нет, чтобы злость свою выразить. Потому он чувства свои не нормальными словами выражает, а скрежетом зубовным да русскими матюками. Скрежещет зубами и матюгается, матюгается и скрежещет.

Сидит Булат в своем дивном коттедже, земляков материт на чем свет стоит. Земляки по очереди заходят, смотрят виновато и ничего в свое оправдание не говорят – чего уж там, сами понимают: не надо было анашу курить, на такое серьезное дело отправляясь!