Так оно и оказалось.

– Мистер Греми, посмотрите на часы. Вам пора выходить. Проблем нет?

– Есть. Я в окно видел, как подъехало такси, и женщина с дочерью уехали куда-то. Придется дело отложить. Такси городское, значит, уехали недалеко. Они часто по магазинам ездят. В деньгах, видимо, недостатка не имеют.

– На какое время отложить? Завтра последний день… У нас же график расписан чуть ли не по минутам.

– У меня есть их домашний телефонный номер. Я позвоню, как только они вернутся, и договорюсь, чтобы завтра днем меня ждали. Или ближе к вечеру. У нас же разница с Дамаском в один час. У вас будет уже вечер, у нас еще день. Давайте в это же время, что и планировали сегодня.

– Хорошо, мистер Греми… Отложим на завтра. Но если и завтра что-то сорвется, вся операция провалится. Имейте в виду, это будет ваша вина… Вам руководство предъявит счет на уже затраченные миллионы долларов.

– Я понимаю. Я все сделаю… Так что, до завтра, мистер Кокс?

– До завтра, мистер Греми…

Американец убрал трубку в чехол и посмотрел на Абдурахмана, снова с трудом вспомнив, зачем он его приглашал. Но все же вспомнил.

– Абдурахман, мы пойдем к мистеру аль-Хабиби завтра в это же время. Ты сможешь составить мне компанию?

– Обязательно, сэр.

– Тогда иди, занимайся делами. И передай часовому…. Тут скоро должен подойти некий Хашим. Пусть часовой его до завтра отправит домой. Завтра он может мне понадобиться, так что буду ждать его к девяти утра.

Сутки прошли в напряженном ожидании, как обычно бывает, когда все мысли сосредоточены на чем-то одном. Перед обедом Джереми Кокс не выдержал и позвонил в Париж мистеру Греми.

– Мистер Греми, как у вас дела? Есть проблемы?

– Нет. Никаких. Все в пределах нормы. Вы готовы?

– Я готов, выхожу вовремя, согласно вчерашнему графику. Звонка ждите минут через пять-десять после моего выхода. Успеете?

– Конечно. Мне же только дорогу перейти. Не переживайте. Все будет хорошо.

– Они обе там?

– Да. И мать, и дочь. Да не переживайте вы, сэр. Не в первый раз такие мероприятия проводим. У меня есть опыт.

– Надеюсь…

Джереми Кокс когда-то, еще на своей службе, рассматривал фотографию капитана Греми. Ужасное лицо, способное ночью напугать даже мужчину. А уж женщин-то, одна из которых вообще, по сути дела, ребенок, младше младшей дочери Джереми, он запугать сумеет. Одним своим видом напугает, изуродованным сплющенным лицом, полутора центнерами собственного веса. Он же не будет объяснять, что лицо изуродовал в автомобильной катастрофе, а до этого был вполне обычным, даже слегка привлекательным человеком, которого женщины любили. Но после аварии даже многочисленные пластические операции не помогли, только изуродовали еще больше. А гормональные препараты, что мистер Греми принимал в послеоперационный период, добавили ему веса и нарастили огромный вздутый живот. А если учесть рост капитана в двести два сантиметра, все это выглядело ужасно. Кокс убрал трубку в чехол и положил в нагрудный карман рубашки. В это время раздался стук в дверь.

– Входи, Абдурахман! – Памятуя обычную точность помощника, Джереми догадался, кто пришел. Убрав трубку в чехол на поясе, он строгим взглядом посмотрел на Абдурахмана: – Пойдем. Нам пора. Мы синхронизируем время с Францией. Действуем одновременно, потому нельзя задерживаться.

Абдурахман перед порогом развернулся, выпрямился во весь свой гигантский рост, наверное, едва-едва уступающий росту капитана Греми и, чуть-чуть сутулясь, что обычно бывает свойственно высоким людям, двинулся вслед за Коксом.

– Сэр, когда придет Хашим, где ему ждать? – поинтересовался часовой у двери.

Джереми совсем забыл, что отослал Хашима с поручением, и он должен через какое-то время вернуться. Однако майор не намеревался надолго задерживаться у Гиваргиса, поэтому ответил:

– Мы вернемся, скорее всего, раньше. Но если вдруг задержимся, пусть посидит рядом с тобой. Он тебе не помешает?

– Нет, не помешает… – улыбнулся в широкую бороду часовой. – Значит, в кабинет его не запускать?

– Я же говорю, пусть с тобой посидит.

– Мне сказали, что его хотели расстрелять…

– Да, вроде бы так… – Джереми в очередной раз удивился тому, как быстро по городу распространяются слухи о любых событиях.

– Если будет себя плохо вести, я могу его пристрелить? – вопрос прозвучал более серьезно, чем выглядело улыбающееся лицо.

– Если только будет себя вести совсем отвратительно, – кивнул Кокс. – Но смотри, чтобы он сам тебя не пристрелил.

– Судя по внешнему виду, он едва ли на это способен. Он – ветеринар, а не воин.

Джереми улыбнулся наивности часового. Сам он хорошо знал, что бунт наиболее тихих и обижаемых бывает по-особенному сильным и яростным, только не умел применять это понятие по своему адресу. Как все люди, он считал, что если с кем-то и случаются неприятности, то его лично они обязаны обойти стороной.

Джереми направился к выходу, и Абдурахман, смешно переставляя длинные негнущиеся ноги, поспешил за ним. Только на улице майор обернулся, проверяя, на месте ли помощник, и зачем-то потрогал рукой пистолет на спине за поясом.

Дойти до места, где проживали сирийские офицеры, майор и капитан, в самом деле вопрос пяти минут. Назвать это место домом даже у Джереми Кокса язык не поворачивался, хотя по местным стандартам его так и звали. Майору с капитаном даже разрешили не снимать погоны сирийской армии, что якобы намекало на выполнение обещания отпустить их с оплатой после завершения учебного курса. Хотя оба были предупреждены «доброжелателями», что их обязательно расстреляют. Жили офицеры в подвале почти полностью разрушенного дома. Посреди комнаты стояла металлическая сварная печка, которая могла теплолюбивых сирийцев не только согреть прохладной ночью, но и накормить горячей пищей. Дрова для печки они набирали сами, разламывая мебель и деревянные полы, если таковые находили в развалинах своего же дома и в соседних домах. Джереми Кокс уже неоднократно бывал в этом подвале и все это знал.

Майор аль-Хабиби хорошо понимал, почему им разрешили носить погоны и вообще форму сирийской армии. Просто так они были заметными фигурами среди других, и при встрече с «бандерлогами» у многих в руках начинало шевелиться оружие. Вроде бы их особенно старательно и не охраняли, только четверо бородачей-«бандерлогов» жили в соседней комнате того же подвала, как думал Гиваргис, совсем не случайно. Сам майор хорошо запоминал лица и часто видел неподалеку от себя, если куда-то отправлялся, кого-то из этой четверки. Да и при попытке побега заметить офицеров, одетых в форму, было легче. Впрочем, заходить в «опасные зоны», откуда можно было совершить побег, им категорически запрещалось под страхом обязательной очереди в их сторону. Приказ на стрельбу в офицеров отдал лично амир Роухан. Об этом он предупреждал особо: