– Да. Ведь кошмар в моём сне похитил именно заблудшего.

– Ага, логично, – Алекс-«богатырь» то ли с трудом подбирал слова, то ли тянул время. – И это был тот самый…

– Мы знаем про него, – раздался чей-то незнакомый голос, ровный и прохладный, как отполированный металл; Марина завертела головой, прежде чем поняла, что хозяин голоса – Алекс-стрелок. Он впервые заговорил с ней. – Но и ты знаешь, что наши цели – кошмары. Только кошмары. Пока он не кошмар – ему нечего нас опасаться.

Слабое утешение. Но всё же лучше, чем ничего.

* * *

Башня и тренировочный полигон остались позади – в оставшиеся пару-тройку часов до будильника можно было просто спать. Наслаждаться сном-отдыхом, который не был чужим, не был спроектированным, а был своим и спонтанным. Кружево сновидения плелось само собой, можно было отпустить контроль, плыть по течению. Забыть, что это сон.

Марина вздрогнула и замотала головой. Отдохнуть она ещё успеет, а пока было дело поважнее. То, которое она ждала больше недели; то, с которым после слов Алекса-стрелка нельзя было медлить.

Где бы заблудший ни был, Марина собиралась найти его раньше Алексов. Но ей это не удалось. Он нашёл её сам: стоило только о нём подумать – и воздух подёрнулся рябью, сгустился в призрачный силуэт. Силуэт уплотнился, перестал просвечивать, обрёл чёткие контуры – и навстречу Марине шагнул бледный подросток.

Первый порыв – броситься к нему. Он жив, он по-прежнему человек!..

Но ноги Марины приросли к земле. Он изменился. Лица людей во снах вообще сложно запоминать, а подросток вдобавок был как бы нечётко прорисован: под воздействием эмоций его черты подёргивались, смазывались. Однако теперь даже эти смутные черты были иными.

Его волосы стали длиннее, лицо – мягче. И фигура сгладилась, сделалась менее угловатой. А ещё он стал сильно кого-то напоминать. Марина попыталась вспомнить, кого же. Кого-то знакомого, но не из коллег, не из приятелей… Да нет, не может быть. Или?.. Марина вгляделась пристальнее, допустила все вероятности. И поняла, что смотрит в зеркало.

Зеркало было кривым. Подросток не был её копией – он взял её внешность и адаптировал под себя.

– Ты украл моё лицо, – неверяще прошептала Марина.

В горле пересохло, пульс участился.

– Что? – руки подростка взлетели к голове, как будто он хотел проверить наощупь. Или слепить что-то новое.

– Не притворяйся, будто не понимаешь! Ты выглядел не так!

– Да? А как же? – его голос стал тихим, как шелест. Или как шипение. – Может быть, так?

Лицо пришло в движение. Щёки таяли, истончались, обвисали. Нос и скулы заострялись. Кожу прорезали морщины. В тёмные волосы вплеталось серебро, всё больше и больше, до тех пор пока голова не стала полностью седой. Но сходство с Мариной всё ещё сохранялось – она глядела в лицо своей старости. Словно со стороны смотрела на то, как её жизнь ускорилась в сотни раз – и вот-вот оборвётся.

Марина судорожно вдохнула. Подросток это заметил. Его (его ли?) губы сжались в тонкую полоску:

– А может, так?

Старуха стала превращаться в старика. Медленнее, труднее. На лице старика появилась испарина. Однако он не остановился:

– Или вот так?

Ему было тяжело. Это становилось всё заметнее: дыхание охрипло, руки подрагивали, черты снова начали подёргиваться. Но он упрямо продолжал.

Сгорбленный старик выпрямлялся, вытягивался. Плечи расправлялись. Волосы снова делались тёмными и густыми. Кожа становилась гладкой. И смертельно бледной. На это больно было смотреть.

– Прекрати! Зачем ты?.. – Марина не понимала его. Почему он стал похож на неё? Почему он сейчас мучил сам себя, только бы не оставаться похожим?

– Так? – он смотрел ей в глаза не с издёвкой, не со злостью – с почти отчаянным вопросом.

Да, теперь он выглядел как раньше. Угловатый, сухощавый – но с широкими плечами, крупными кистями и ступнями. Тёмные брови и ресницы, на его бледной коже казавшиеся чёрными. Волнистые волосы – не длинные, однако если бы он не откидывал их со лба, они закрывали бы ему глаза. Всё-таки скорее не старшеклассник, а младшекурсник – или его взрослило выражение лица: такая усталая тоска чаще встречается в старости, чем в юности.

– Что с тобой? – Марина не понимала его. Но хотела понять.

– Мы во сне, забыла? – огрызнулся он.

Он почти всегда был колючим как ёж. Или как человек, которому всё время больно.

Марина вздохнула и замолчала, не решаясь его больше расспрашивать, чтобы не сделать хуже.

Угрюмый подросток тоже молчал. Тишина постепенно становилась неловкой; ещё чуть-чуть – и она станет гнетущей.

– …ладно, это я забыл, – он с силой провёл ладонью по лицу. – Извини.

– Что забыл? – Марина ухватилась за ниточку.

– Всё, – в его глазах темнела бездна. – Кем был, где жил. Как выглядел.

– То есть это не твоя внешность? – представить такое было ещё сложнее, чем поверить.

– Может быть, и моя, – он пожал плечами, отвёл взгляд. – Я ощущаю себя как-то так и стараюсь не меняться.

Значит, его похожесть на неё была случайной – едва ли он это контролировал, едва ли даже осознавал.

– А то, как тебя звали? – Марина где-то читала или слышала, что имя – самое важное, что нужно помнить: в нём судьба человека, вся его суть.

– Хочешь звать меня? – подросток усмехнулся, однако за этой усмешкой была пустота.

– Хочу! – Марина не сдавалась.

– Тогда зови как хочешь! – раздражение снова разгорелось. Но к нему примешивалось что-то ещё, что-то совсем другое… надежда?

– Ты не помнишь своё имя? – на всякий случай стоило уточнить. Хотя ответ и так был очевиден.

Подросток только скрестил руки на груди и покачал головой. Его лицо застыло как маска.

Марина была не сильна в придумывании имён. Одна приятельница до сих пор подшучивала над тем, что её угораздило назвать свою морскую свинку Пелагеей: мол, совсем свинка на Пелагею не похожа, она Нюша или Буба, очевидно же. Когда Марина ещё рисовала комиксы по собственным сюжетам, имена для персонажей она выбирала в последнюю очередь, после биографии, профессии, внешности. И уж тем более она никогда не давала имена живым людям. Но вот человек, который потерял своё имя и стоит перед ней весь напряжённый, ощетинившийся… ждущий.

Он не был похож ни на кого из её знакомых. Да и хорошая ли это идея – называть его в честь другого человека? Как будто крадя чужое имя.

Марина не знала даже, из какой он страны. И не могла предположить, ведь во сне все языки звучали для неё одинаково. Может, подросток живёт на другом конце мира, и имена её соотечественников для него чужды.

Конечно, можно взять что-то нейтральное. Но это не даст ему того, что он хочет. Будет пустой формальностью, как открытка с напечатанным текстом, в которую даритель ничего не дописал от себя.