том, на что я способен, о скрытом в каждом из нас потенциале, который имеют все те, кто готов использовать свободу сфокусированного ума.

Мозговую систему вознаграждения, основанную на дофамине, обычно излишне упрощают фразами вроде «дофаминовый кайф». Эта система не создана для того, чтобы мы бездумно жаждали награды, как крысы, получающие лакомство за прохождение лабиринта, или наркоман, предпочитающий кокаин еде. Все это, так сказать, палка о двух концах. Когда префронтальная кора не управляет — деструктивное поведение, когда управляет — адаптация. Система вознаграждения дает нам стимулы для того, чтобы испытывать удовольствие и находить конструктивные привычки привлекательными, — точно так же, как поврежденная система вознаграждения может привести к притуплению аффекта и отказу от потенциально целительного поведения. Надежда и предвкушение чего-то позитивного являются сильнейшими триггерами.

После Карины остался кратер — глубокая рана, перевернувшая мою нейрохимию и развалившая карточный домик, который я построил из престижа и успеха. Последствия операции Карины мучили меня и не давали покоя более десяти лет. Я пытался найти эмоциональные решения. Пытался найти решения духовные. Это была моя личная боль. Я начал мечтать о том, чтобы у меня родилась дочь, которую я смогу назвать Кариной. Но это не было выходом и решением проблемы. Чтобы избавиться от стыда и залечить кровоточащую рану в душе, я начал преподавать педиатрическую нейрохирургию, а также делать операции в развивающихся странах. Но, несмотря на то что я занимался этим из лучших побуждений и просто хотел помочь, все это делало меня еще более популярным и тешило мою гордыню.

Моя зависимость закончилась на одном незабываемом пациенте. На человеке, с которым я был тесно связан. Строго говоря, этот человек даже не являлся моим пациентом. Это был мой отец. Он умер несколько лет назад от осложнений после достаточно простой и банальной операции. Из-за его скоропостижной смерти, а также из-за очередного осознания, что, даже если хирургическое вмешательство возможно, исцеление может быть гораздо сложнее, я начал относиться к своей профессии и моей роли в ней несколько иначе. Я перестал стремиться делать самые трудные и опасные операции. Меня уже больше не интересовали случаи, которые хирурги между собой называют «мясорубкой». Более того, мне стал неприятен этот профессиональный жаргон, не принимающий в расчет самого пациента. Это словечко хирурги используют между собой только для самоутверждения. Я начал получать удовольствие от техники и хирургического мастерства, а не от славы, которая венчает успешные результаты. Меня перестали интересовать связанные с этим эмоции и их интенсивность. Я понял, что существует масса вещей и факторов, которые я не в силах контролировать, поэтому мне надо просто наслаждаться всеми поворотами жизни. Я должен быть ремесленником. Быть проще. Ставить систему под сомнение, а пациентов — во главу угла. Я понял, что хирургия — это не апогей, не высшая точка. Высшая точка — это пациент и его жизнь.

Подумайте о наградах, к которым вы стремитесь в жизни, и спросите себя, чем мотивированы ваши желания. Не являются ли они деструктивными? Наш мозг настроен на поиск вознаграждений. Именно это движет нас вперед. Без этого мотиватора в нашей жизни исчезают инициатива и чувство цели. Мы словно оказываемся в море во время штиля. Мы должны это понимать, исследовать то, что нами движет, и управлять нашим собственным поступательным движением. Как только мы теряем этот внутренний контроль, мы попадаем в состояние зависимости.

Зависимость оказалась тупиком на моем жизненном пути. После десятилетий работы я стал обладателем целого ряда редких умений и способностей, которые сейчас периодически использую в ситуациях, когда они действительно могут помочь пациентам. Мне также нравится выполнять более базовые, прозаические обязанности хирурга, что ранее меня никогда не привлекало. Я получаю удовольствие от проведения сложных операций, когда нахожусь в состоянии потока, но прекрасно понимаю, что в этом состоянии я пребываю далеко не всегда. Я осознаю, что оперировать надо ради пациентов, а не для того, чтобы тешить свое эго и бороться с собственной неуверенностью. Я с удовольствием вырезаю рак во время операций, но только в тех случаях, когда сами пациенты этого хотят. Мной не движут социальные факторы, стремление к славе и карьерные амбиции. Я хочу избавиться от шелухи и видеть главное. Пациент и хирург. Что общего между нами? Это — жизнь, особенно в ситуации, когда риски так высоки.

8. Стресс

Станете ли вы делать переливание крови девочке для того, чтобы спасти ее от смерти? А если ее родители считают, что эта процедура противоречит воле их Господа и обречет ребенка на вечные муки?

Когда я в впервые увидел Елену и ее родителей, я не подозревал, что могу оказаться в ситуации такого этического выбора. У девочки была гемангиобластома. Это один из нескольких видов онкологических заболеваний в мозге детей и не самый агрессивный вид опухоли. Иногда в случаях, схожих с тем, что был у Елены, нейрохирургам удается вырезать всю опухоль без остатка.

В случае операции Елены мне предстояло сделать именно это. При этом я должен был не повредить ткань мозга. Это достаточно сложная задача, и решающим фактором здесь является мастерство хирурга. В результате операции возможны четыре варианта развития событий: девочка вылечится, но ей будет нанесено увечье; не вылечится и получит увечье; не вылечится, но и не пострадает; и, наконец, вылечится и будет совершенно здорова. Если все сделать правильно, то ребенку даже не надо будет лечиться от гемангиобластомы — не потребуются никакие дополнительные стадии лечения, никакой лучевой терапии или химиотерапии.

Во время встречи с Еленой и ее родителями последние информировали меня о том, что являются свидетелями Иеговы и не разрешают переливать кровь своей дочери. Их позиция была бескомпромиссной: никакого переливания ни при каких обстоятельствах. Я уважаю религиозные принципы моих пациентов и не собирался их нарушать и в этом случае. Свидетели Иеговы обосновывают такую позицию тем, что в Библии есть запрет на употребление в пищу крови. Члены этой секты приравнивают переливание крови к ее поглощению. Надо сказать, что свидетели Иеговы очень серьезно относятся к данному запрету, потому что, по их мнению, его нарушение влечет за собой самые тяжелые последствия. На их сайте написано: «Мы подчиняемся высшей власти во вселенной, Создателю жизни…» На кону оказались их отношения с Богом.

Я совершенно не ожидал таких требований, даже учитывая определенные предрассудки по поводу их секты, которые вполне мог подхватить в общем информационном поле. С виду они выглядели как обычные, хорошо обеспеченные жители Лос-Анджелеса. Они сказали, что являются свидетелями Иеговы и пришли ко мне потому, что