даже учитывая мое страстное желание проводить самые сложные операции. Но она все прекрасно знала. Для нее я вовсе не был инстанцией, которая определяет меру успеха или неудачи. Она понимала, в каком положении находится, знала, что шансы невелики, но просила лишь о том, чтобы ей дали несколько месяцев, чтобы дожить до того момента, как ее сын окончит колледж. Я осознавал, что в ее ситуации это было тем, за что стоило бороться. Именно поэтому она прилетела в Калифорнию после того, как ей отказали в ряде других онкологических клиник. Для того чтобы приехать в США, члены ее семьи продали в Пуэрто-Рико все, что смогли. Ее вышедший на пенсию отец собирался продавать свой дом, чтобы помочь дочери. Ее родственники были готовы лишиться собственности, чтобы купить ей несколько дополнительных месяцев, свободных от ужасной боли, которую она испытывала.

Поскольку они платили из своего кармана, я положил пациентку в недорогую больницу в восточной части Лос-Анджелеса. Чтобы члены ее семьи не продавали свои дома, я оперировал ее в этой же больнице. Я проводил операцию вместе с очень способным нейрохирургом, чей опыт был сопоставим с моим. Мы вдвоем впервые разработали оригинальный тандемный подход при проведении особо сложных операций. Так же как и я, мой коллега из принципа отказался от вознаграждения и сделал операцию бесплатно. Мы оперировали не ради денег, а ради славы.

Я выбрал день операции и подобрал членов бригады: двух анестезиологов, двух хирургов, двух медсестер и двух ассистентов для помощи в операционной. У нас был всего один пациент. Я прибыл в операционную заранее и помогал подготовить ее к работе: выносил мусор, дезинфицировал, разбирался в шкафах и проверял наличие запасных хирургических инструментов. Я старался учесть непредвиденные обстоятельства, когда мне может срочно понадобиться тот или иной инструмент, который должен быть под рукой. Я хотел быть готовым к кризисной ситуации до того, как она разразится. Я обдумывал и старался учесть все детали, и это помогло мне внутренне собраться и сконцентрироваться перед операцией. Героические поступки невозможны без предварительной подготовки.

Я хотел исключить любую случайность и предусмотреть все во время операции. Я не только собрал бригаду специалистов в два раза больше обычной, но и пригласил врача-нейрофизиолога, который опутал тело пациентки электродами. К тому времени она уже была на аппарате искусственного дыхания, а в вены на шее воткнули иглы капельниц.

Потом мы сделали замеры электрической проводимости от ее темени до кончиков пальцев на ногах. Нейрофизиолог включил прибор, электричество вошло в скальп и мозг пациентки, после чего электроды на ногах зафиксировали сигнал. Для нас это служило доказательством того, что мозг и тело были в электрическом смысле соединены, несмотря на то что пациентка находилась под наркозом. Потом мы сняли гало-аппарат и заменили его другим устройством с металлическим «нимбом» со спицами, которое позволяло прочно зафиксировать верхнюю часть ее тела на операционном столе. В шее и голове пациентки было так мало костей, что в основном все держалось не на скелете, а на плоти.

Потом мы очень аккуратно перевернули ее тело лицом вниз. Именно в таком положении мы должны были ее оперировать. Так как ее кости были очень хрупкими, она могла умереть уже тогда, когда мы ее переворачивали. Пять человек вокруг операционного стола готовились немедленно перевернуть ее назад, если бы что-то пошло не так. Двое держали ноги (один переворачивал, один ловил), столько же людей занимались торсом, а я отвечал за голову. После того как мы перевернули ее тело, был сделан разрез от затылка вдоль задней поверхности шеи до плеч. Только после этого мы увидели опухоль. То, что мы делали, казалось опаснее, чем обезвреживание бомбы. Мы не пытались определить, какие провода можно перерезать, чтобы отключить бомбу. Мы пытались вынуть бомбу, не перерезая никаких проводов.

Но это было еще не все. Нам нельзя было забывать о парных позвоночных артериях, которые идут через кости позвоночника и превращаются в базилярную артерию, заканчивающуюся почти тупиком. Нарушение поступления крови хотя бы из одной позвоночной артерии в единую базилярную может закончиться для мозга инфарктом. Пациенты с инфарктом ствола мозга иногда уже не просыпаются после операции или просыпаются, но теряют способность двигаться. Они могут только моргать.

Не знаю почему, но я чувствовал себя в своей тарелке и был совершенно спокоен. Это чувство гораздо приятнее простого эмоционального подъема или прилива сил. Может быть, у меня была зависимость именно от этого ощущения. Во время работы я не испытывал состояния экстаза, скорее это было что-то близкое к разрушению собственного самоощущения. Моя концентрация была целиком направлена на движения и маневры, которые я производил. Мы оперировали несколько часов, но мне показалось, что прошли минуты. Через пять часов мы удалили опухоль из тела пациентки, которая на несколько минут освободилась от рака. Она сделала мне подарок: я смог познать более глубокий смысл моего мастерства. Я был в светлом состоянии потока, когда душа и тело пребывают в гармонии.

Но операция еще не закончилась. Шея пациентки была крайне слабой, а разрезы, хотя и удачные, не сделали ее прочнее. Надо было укрепить шею при помощи титановых винтов и стержней, для того чтобы она держалась. Две верхние кости позвоночника называются атлант (первый шейный позвонок) и аксис (второй шейный позвонок). Они по форме сильно отличаются от остальных позвонков. Надо было присоединить ее череп к этим позвонкам, чтобы голова крепко держалась. Пациентка проходила курс лучевой терапии, который изменил расположение артерий, и когда я сделал отверстие для последнего винта, то попал в одну из позвоночных артерий. Отверстие в кости было очень маленького диаметра, и артериальная кровь под большим давлением брызнула так сильно, что раздался пищащий звук. Я быстро повернул голову влево, и струя крови ударила мне в ухо. Я чувствовал, как теплая жидкость течет у меня по мочке. Я закрыл пальцем дырку, вернул голову в исходное положение, и кто-то аккуратно вытер мне лицо салфеткой. Никто не произнес ни слова, в этом не было необходимости.

Кровяное давление пациентки падало, и члены моей бригады взялись за работу. Мы два часа пытались разобраться с артерией, потому что не хотели ее терять, но наши усилия не увенчались успехом. В этих чрезвычайных обстоятельствах у меня оставалось только одно решение. Я вкрутил в отверстие длинный винт и закрутил его в кость и в артерию, которая после этого оборвалась внутри кости. С точки зрения хирургии это было экстренное, но вполне приемлемое решение, однако я волновался по поводу того, будет ли достаточно