— Лапал? — я хладнокровно задираю бровь и пристально разглядываю Крис, добиваясь того, чтобы она обдумала, что именно сказала.

Пусть она отчасти права. Лучшая защита — это нападение, и признание — самый последний шаг навстречу правосудию, который следует допускать.

Я находил нецелесообразным признаваться Кристине, в том, что буквально выворачивало меня наизнанку.

В том, что даже сейчас, делая глоток своего горького как смерть кофе из фарфоровой чашки, я глядел вроде и на Кристину, но на самом деле — на изящный женский силуэт, что опустился за стол возле окна.

И все-таки, правда, что она тут забыла? Разве у неё не должен был закончиться обеденный перерыв? Я-то свой намеренно сместил, мне не хотелось разрешать свои проблемы с Кристиной в полном зале, да и сама Крис увлеклась и освободилась, только когда половина рабочего перерыва на обед уже закончилась.

Почему же здесь Вика? Почему настолько спокойно игнорирует рабочий распорядок? Да еще и тут, с учетом всего, что я знаю — вряд ли она может себе позволить обед в этом ресторане.

В какой-то момент я ловлю взгляд Викки — она внезапно все так же смотрит на нас, только с любопытством.

Теперь мы оба друг на друга пялимся, разница лишь в том, что я — втихомолку, прикидывась, что меня очень занимает, где там официант с нашим обедом. Вика же смотрит на меня откровенно, нахально, будто наблюдая хоть и немую, но ужасно интересную мелодраму. Предложи ей ведерко попкорна — кажется, эта ехидна его бы взяла. Назло мне!

Уходить — затея паршивая, это было бы слишком откровенное бегство.

Спасибо, что хоть слышать она нас не может — музыка не дает, да и далековато она от нас.

Кристина тем временем возится на своем кресле при моем выжидающем молчании и потихоньку сворачивает свои нападки. Как и всегда.

— Ну, может ты её и не лапал, — наконец-то неохотно признает она, выкладывая мне на стол единственный свой козырь, — но за руки ты её хватал в курилке. Анджела видела. Хочешь сказать, что не было этого и ей показалось?

Хочу сказать, что линия нападения у тебя, дорогая, как всегда паршивая, и построена черт знает как. Могла бы и покрепче обоснования для претензий формулировать. С юристом все-таки спишь.

— Не хватал, а держал, — сухо поправляю я, — еще вернее — удерживал. Мы не закончили разговор, Титова пыталась уйти. Я удерживал.

Мое демонстративное хладнокровие и насмешливое обращение к моей бывшей по фамилии оказывают самый нужный эффект — напряженное лицо Кристины чуть разглаживается.

Викки же за её спиной покачивает головой. И судя по ехидной улыбке на её губах — лично она моей актерской игре бы не поверила. Нет, ну какого черта она о себе возомнила?

Желание подняться, выволочь эту стерву из зала ресторана и напомнить ей её место крепнет все сильнее. Но нет, нельзя, ради встреч с дочерью — мне сейчас вообще нужно вести себя с Титовой потише, поспокойнее.

Никаких больше резких выволочек посреди рабочего дня, никаких интриг с её выдворением из Рафарма — пока никаких и уж точно — ничего, ни слова, что может сыграть против меня.

Она должна сказать дочери обо мне.

Должна разрешить и назначить эту встречу. Хотя бы одну — а там мы посмотрим. Но я уже сейчас ощущаю, что одной мне будет мало.

Я совершенно не знаю дочь. Она для меня сейчас — маленький незнакомый человек с другой планеты. Чем она увлекается, чем горит, какие феечки на тетрадях ей больше нравятся — все это то, чего я не знаю. А надо узнать.

И не только потому, что мне нужно убеждать опеку в своем интересе к дочери.

Я просто хочу.

— И о чем же вы разговаривали, — в мимике Кристины забавным образом смешивается некоторое облегчение, но все та же идиотская ревность, что является её основным недостатком, — что такого важного ты ей говорил, что было ужасно нужно хватать её за руки?

Ответ, в принципе, давно готов, самым выигрышным образом сформулирован, но выдать его в нужной интонации я не успеваю.

— Нет, нет, не надо мне показывать столик, меня уже ждут.

Голос Ольшанского — звонкий, энергичный, и — такой для меня сейчас неприятный, внезапно, раздается за моим плечом. Я снова оборачиваюсь, чтобы увидеть, как Ник отмахивается от администратора, ловит мой взгляд — совершенно откровенно и очень пакостно ухмыляется, а потом — прямой наводкой шагает в сторону Вики.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Мои пальцы сами по себе стискиваются на первой попавшейся вилке…

В улыбке этого ублюдка мне мерещится сразу все, от: «Пошел ты, Ярослав Олегович», до клятвенного обещания обеспечить моей бывшей весь тот насыщенный эротический досуг, что не могу ей обеспечить я.

Хочу, Ольшанский это прекрасно понимает, но не могу.

А он может…

Тело — само скручивается в пружину, будто пытаясь донести до меня — самый удачный момент для удара — вот он, сейчас, когда мой враг проходит мимо.

Не напрягаться. Ни в коем случае нельзя напрягаться.

В конце концов, напротив меня сидит Крис и перед ней себя вот так зарывать мне не хочется.

Раскрутить себя обратно, расслабить пальцы, выпуская из рук вилку, заставить принять расслабленную позу, и самое главное — не смотреть, не смотреть в сторону окна — да еще и удержать спокойное выражение лица при этом…

Я сам не знаю, как это у меня получается.

Дело еще и в везении — Кристина сама отвлекается на Ольшанского, смотрит на то, как Ник приземляется за столик рядом с Викки, и только после этого поворачивается ко мне, с непонимающей гримаской на кукольном личике.

— Никогда не думала, что Ник может повестись на такую дешевку…

Дорогая, закрой рот, тебе так идет гораздо больше.

А я ведь должен быть с ней согласен…

Этот контраст эмоционального и скептичного — вот что сильнее всего выводит меня из себя. Я и вправду должен быть согласен с Кристиной. Ведь я-то цену Вике знаю. А мне настойчиво хочется встать из-за стола и вернуться на рабочее место.

Чтобы не видеть Вику и не тратить на Кристину свое время. С бабами мне везет так, будто на мне вся семейная ветровская удача взяла и закончилась. И ведь с Кристиной я не торопился, приглядывался, взвешивал… Были ведь и другие неплохие варианты.