— Перед тем как мы войдем в мою «святая святых», я должен тебя предупредить…

— Что ты давно женат и твоя жена и восемь детишек ждут тебя к обеду, к которому я тоже получила приглашение…

Фродо рассмеялся:

— Не угадала. Холодно. Он наморщил лоб:

— Но как бы то ни было, я хочу с этим покончить. — Он разгладил свою футболку. — Я не «толканутый». Толкиен вообще страшно скучный. Это только прикрытие.

«Прикрытие? Господи помилуй! Вот, снова!» Фродо выглянул в пролет лестницы и, понизив голос, таинственно сказал:

— Я дональдист!

Хм, интересно, как должен человек реагировать, когда узнает, что перед ним дональдист?

А что еще интереснее: кто такой дональдист?

— Звучит, похоже, на католические боевые части — особое подразделение Ватикана для приумножения числа верующих, — предположила я.

Фродо покачал головой на плечах без шеи и отпер дверь.

Я и опомниться не успела, как он втолкнул меня внутрь.

Короче говоря, у меня разбежались глаза. Там было забавно и… смешно. Да, как-то страшно смешно. Я повернулась к Фродо. Он уже стянул с себя футболку толкиениста, под которой оказалась другая, с нашлепкой Дональда Дака!

Итак, для сведения: дональдисты — это люди, все усилия души и устремления которых принадлежать только и исключительно уткам Уолта Диснея.

Я тоже почитательница рисованных героев, но из-за этого превращать весь свой дом в «утиный домик»? Нет уж, увольте!

Огромных размеров глубокое зеленое кресло — любимое кресло племянников Дональда, Тика, Трика и Трака, как объяснил мне Фродо, подле него скамеечка для ног, торшер с голубовато-зеленым абажуром, голубой комод — все в кричаще-ядовитых тонах, известных по комиксам. Нигде и следа мягкого бежевого или нежно-зеленого.

Но «гвоздем» Фродовой квартиры мне показался не ярко освещенный подсветкой сундук Дональда — авторский рисунок тысяча девятьсот тридцать седьмого года, времени его создания, а надувная Дэйзи Дак, которая раскорячилась на диване. И должна заметить, что выглядела она — как бы это помягче сказать? — многократно пользованной, что ли. Надеюсь, малолетние не читают этот опус.

И в этот момент я с полной ясностью осознала, что мужчины — создания совершенно иного порядка. Должно быть, дело в у-хромосоме, из-за которой они, чисто генетически, родственны нам меньше, чем любой шимпанзе. То есть мужчины стоят ближе к шимпанзе, чем к нам, женщинам. Так что скепсис и нетерпимость к мужчинам на протяжении всей моей жизни имели под собой почву.

— Я… я потрясена, — еще смогла выдавить я.

Фродо заквакал в нос какой-то ответ, из которого я не поняла ни слова. Наверное, это был утиный язык.

— А?

— Квак, квак, квак.

— Что-что?

— В один прекрасный день я сделаю кому-нибудь предложение разделить со мной счастье. Может, ты и есть эта счастливица? — перевел он на человеческий язык.

Я улыбнулась ему. Улыбка должна была получиться кокетливой, но вышла, должно быть, как маска ужаса,

«Даже и не мечтай, ты, чокнутый! Скорее я превращусь в утку-ведьму Гундель Гаукели и доведу тебя до сумасшествия!»

Фродо, переваливаясь с боку на бок, отправился на кухню, чтобы смешать два двойных «кайпирина». Я тем временем обследовала комнату на предмет сокрытия вещественных доказательств, но ничего, кроме фоток с конгресса дональдистов в Лас-Вегасе, не обнаружила.

Мы уселись на балконе, с которого открывался неприглядный вид на ландгерихт[93], и потягивали наш коктейль. На улице все еще моросило, а балкон был без навеса. Но коктейль получился таким крепким, что пара дополнительных капель воды с небес ему бы не повредила. Я подставила свой стакан под дождь.

— Так вас таких много?

— Квак! — Должно быть, это подтверждение.

— И вы называете себя дональдистами?

— Квак!

— Ну и безумие! А как давно ты стал… таким? Если этот идиот квакнет еще раз, я попросту выброшу его с балкона. Трудно мне это не будет, весит он, по крайней мере, вполовину меньше меня.

— Всегда был. Я вырос с Дональдом. И с ним умру. Он наклонился вперед и проникновенно посмотрел мне в глаза:

— Хочешь, покажу кое-что?

— Ясное дело!

Мы осушили стаканы. Обычно я не употребляю таких крепких напитков, но женская интуиция подсказывала, что градусы мне сейчас пригодятся.

Слегка покачиваясь, я двинула за Фродо. В спальню.

Но мое зародившееся было сомнение быстро улеглось. В его спальне вообще не было кровати, на которой он мог бы изнасиловать меня. Нет.

Один лишь гроб посередине с постельным бельем в рисуночек с Дональдом Даком. А возле него — крышка с рельефом, изображающим Дональда и Дэйзи Дак, которая служила ночным столиком.

Фродо — утка-вампир? Вообще-то я полагала, что этот биологический вид в Германии не встречается — у нас неподходящие для него погодные условия. Но, может, я ошибалась?

Фродо обнял меня за плечи, прижал к себе и квакнул:

— В этом роскошном гнездышке мы произведем на свет наших утят! Что ты на это скажешь?

И снова мне пришлось бежать из дома холостяка.

Собака кусает последнего

Как я воспитываю лучшего друга женщины

Урок 11. Первобытная собака

Собаки, Canidae, млекопитающие хищники, семейство собачьи; подушечки с тупыми невтягивающимися когтями. К собачьим относятся волки, гиеновые собаки, гривистые волки, лисицы и шакалы, а также, разумеется, домашняя собака, Canis familiaris. Домашняя собака уже более десяти тысяч лет назад была приручена человеком. Активная селекция собачьих пород началась лишь много веков спустя при дворах вельмож Египта, Китая, а позже и Европы — по соображениям престижа. Все прочие псы вынуждены были добывать себе пропитание тяжелой службой: охотничьими, пастушескими, упряжными, сторожевыми или розыскными собаками. На Тибете долгое время было распространено погребение посредством собак — читай: путем поедания, — чего от сегодняшних собак больше не требуется.

Вы должны всегда иметь перед глазами эту предысторию, особенно в том случае, если склонны вырастить из своего маленького любимца прожорливую комнатную собачку, которая считает себя пупом земли. Пес только тогда чувствует себя счастливым, когда его используют по назначению, то есть когда в качестве полезного животного он выполняет свои собачьи обязанности.

Около шести я, нетвердо держась на ногах, добралась до дома. Чуть покачиваясь, я вошла в гостиную, наверное, чрезмерно громко напевая «Rule, Britannia, Britannia rule the waves»[94]. Моя льняная блузка все так же прилипала к колышущимся грудям, а несколько выбившихся прядей свисали на лицо.