вернулись в СССР в полном составе после закрытия показа в США. Ирина Леонидовна Кызласова в одной из книг также пишет, что советским торговцам пришлось отказаться от идеи продаж по причине колоссального успеха выставки. Она ссылается на показания Юкина, который вместе с выставкой находился в Лондоне. Однако в более поздней своей работе она приводит, не комментируя, свидетельство Бубновой, жены советского наркома просвещения и сотрудницы отдела религиозного быта ГИМ, о покупке икон «Лондонским королевским музеем» во время работы выставки или сразу после ее закрытия. Герольд Иванович Вздорнов полагает, что «отдельные вещи, не делавшие погоды и проходившие незаметно, были все-таки проданы, и проданы именно в Англии и Америке». По его мнению, «уверенно можно говорить об иконах, закупленных Госторгом в Новгороде и грубо реставрированных третьестепенными мастерами» в Москве. Хотя Вздорнов не объясняет, на чем основано это заключение, создается впечатление, что основанием стали каталоги выставки, в которых число экспонируемых икон и их состав менялись. Авторы предисловия к каталогу обширного иконного собрания Национального музея в Стокгольме также считают, что после окончания тура «наименее важные иконы» и часть факсимильных копий были «очевидно, проданы».

В этих свидетельствах 1930‐х годов и утверждениях современных исследователей настораживает то, что никто не приводит названий икон, якобы проданных во время нахождения выставки за границей. Есть и другие основания сомневаться в убедительности заключений. Так, если Бубнова имела в виду продажу икон с лондонской выставки или сразу же после нее, то ее показания опровергаются Юкиным, который, в отличие от Ольги Николаевны, был в то время в Лондоне и непосредственно выполнял поручения «Антиквариата». Если Бубнова имела в виду, что иконы были проданы «Лондонскому королевскому музею» после закрытия всего заграничного турне, то есть после возвращения из США, то прежде всего следует сказать, что музея с таким названием не существует. Может быть, речь идет о Музее Виктории и Альберта, который носит имя английской королевы? Именно там в 1929 году и проходила выставка, но икон, проданных с выставки или после нее, в этом музее нет. Если же Бубнова имела в виду Музей Королевской академии художеств, то на мой запрос из Академии ответили, что, хотя музей в своих стенах неоднократно проводил выставки икон, и русских в том числе, ни в коллекции, ни в хранилище музея русских икон нет. Икон с советской заграничной выставки 1929–1932 годов нет ни в Британском музее, ни в Национальной галерее в Лондоне.

Утверждение авторов каталога иконного собрания Национального музея в Стокгольме о том, что продажи состоялись, также оказывается голословным. В качестве доказательства они ссылаются на письмо Грабаря в «Антиквариат» Гинзбургу, которое ранее цитировалось в этой книге. Письмо написано в сентябре 1928 года, почти за полгода до того, как открылась выставка. Оно является подтверждением намерений, но доказать факт продаж не может.

Наиболее конкретным из всех заявлений является утверждение Вздорнова о том, что в Лондоне и США были проданы иконы, «закупленные Госторгом в Новгороде». Но в этом случае речь идет о собственном товаре «Антиквариата», а не об экспонатах, предоставленных на выставку музеями. К тому же, какие именно иконы были проданы, неясно, Вздорнов их не называет. На выставке из пятнадцати икон, принадлежавших «Антиквариату», только три (по атрибуции того времени) относились к новгородской школе (прилож. 2 № 137–139), остальные были тверские и московские. Эти три новгородские иконы, как и все иконы «Антиквариата», показанные на выставке, благополучно дошли до последней в США и во всем турне выставки в Цинциннати. Кроме того, точно известно, что икона «Свв. Федор Стратилат и Федор Тирон» вернулась в СССР и сейчас находится в Эрмитаже.

Все сказанное позволяет признать, что продажа экспонатов выставки во время пребывания за границей остается недоказанной. Речь об этом ведется на уровне предположений и деклараций. Важно отметить и то, что никто из российских исследователей выставки не работал в архивах Наркомата внешней торговли СССР и западных музеев, которые принимали выставку, а там содержатся ответы на многие вопросы.

Вот что удалось выяснить в ходе моего архивного расследования.

ГЛАВА 2. РАЗВЕДКА: БЕРЛИН, КЕЛЬН, ГАМБУРГ, МЮНХЕН, ВЕНА

Берлинский хаб. Гинзбург беспокоится. Продать копии! А покупателей все нет

Пока одни наслаждались выставкой, а другие захлебывались от злости и возмущения, антиквары приценивались. Символично, что выставка началась с Берлина – заграничного центра коммерческих сделок «Антиквариата». В Берлине при советском торгпредстве работал художественно-промышленный отдел, который с 1922 года возглавляла актриса Мария Федоровна Андреева, жена Максима Горького. В 1920‐е годы отдел в основном продавал ковры. С началом индустриализации, повлекшей массовый экспорт произведений искусства, работы значительно прибавилось, но оценкой занимался лишь один человек – эксперт торгпредства Розенталь35. Здесь же, в Берлине, проходила оплата покупок и передача потерянных для России произведений искусства агентам новых владельцев. В конце 1920-х – начале 1930‐х годов Берлин стал главным местом проведения советских антикварных аукционов. Германия в те годы являлась основным кредитором Советского Союза, так что вырученные от продажи произведений искусства суммы фактически сразу же уходили по назначению – на оплату займов для индустриализации.

В Германии интерес к художественным ценностям из СССР был уже изрядно подогрет. В ноябре 1928 года, всего за несколько месяцев до открытия советской выставки икон, в Берлине ажиотажно и скандально прошел 2000‐й аукцион фирмы Лепке, на котором распродавались произведения западноевропейского искусства из Эрмитажа, Михайловского дворца и Гатчины, а также московских музеев, в частности ГИМ. Практически сразу же по закрытии выставки икон в Германии, в начале июня 1929 года, у Лепке ожидался новый советский антикварный аукцион. В таком коммерческом обрамлении выставка древнерусской живописи отчетливо выглядела рекламой нового экспортного товара.

Скрытая от глаз посетителей, на выставке велась коммерческая разведка. Глава «Антиквариата» Гинзбург потратил на выставку немало денег и хотел держать руку на пульсе. Находясь в Москве, он забрасывал Грабаря телеграммами и письмами. Сначала они шли в адрес полпредства в Берлине, потом, срочные, прямо в отель «Кайзер Вильгельм» в Кельне, где остановился Грабарь. В одном из первых писем в Берлин 28 февраля 1929 года директор-распорядитель «Антиквариата» возмущался:

До настоящего времени нами не получено от Вас никаких сведений о выставке. Нас интересует подробная регулярная информация обо всем, что касается выставки: помещение, экспозиция (желательно иметь фотографии зал), посещаемость, характер посетителей, пресса (закажите газетные вырезки через Бюро вырезок), заинтересованность выставкой антикварных кругов, художественная оценка выставки научных деятелей.

На выставке в Германии Грабарь выполнял роль коммерческого посредника. Он знал управляющего и совладельца фирмы