револьвером, она затем собрала у убитых арсенал оружия. Ее фильм запечатлел ужасы войны: поля и улицы городов, заваленные трупами людей, лошадей и волов; умирающие от голода турецкие пленные. Джессика Бортвик испытала тяготы войны – болела холерой, несколько раз была ранена, после ареста по подозрению в шпионаже несколько дней провела в заточении на воде и хлебе, пока русскому консулу не удалось ее вызволить. А было ей в то время немногим более двадцати лет. К сожалению, ее фильм не был широко показан и, похоже, не сохранился. Во время Первой мировой войны Джессика Бортвик работала медсестрой на Западном фронте, была ранена. В Лондоне, однако, она жила жизнью артистической богемы Южного Кенсингтона – района в королевской части Лондона, где и располагается Музей Виктории и Альберта.

Как оказалось, Джессика Бортвик была кровно связана с Россией. Ее мать Софи Шиловская была подданной Российской империи, возможно польского происхождения. Биографы Джессики называют ее мать российской аристократкой. Отец Софи, согласно опубликованным генеалогическим данным, был капитаном русской императорской гвардии. Возможно, Джессика говорила по-русски и поэтому стала посредницей между продавцами и потенциальным покупателем.

Письмо Джессики Бортвик Мартину Харди подтверждает намерение «Антиквариата» продавать, и возможно, не только свой собственный товар с «черной меткой» «Антикварный магазин», но и музейные иконы. В письме есть намек и на то, что Музей Виктории и Альберта мог быть заинтересован в покупке икон. Письмо также доказывает, что были и частные покупатели. Нельзя ли узнать имя «друга» Джессики Бортвик?

В фонде Наркомторга сохранился отчет Самуэли председателю правительственной комиссии Хинчуку, который был написан в начале марта 1930 года по итогам именно этой заграничной командировки. Поездка была длительная, с декабря 1929 до весны 1930 года, и сделал Самуэли, по крайней мере если верить его словам, немало: побывал на выставке в Лондоне, выяснил положение дел в Берлинском торгпредстве и договорился с фирмой Лепке о предстоящем аукционе фарфора, завершил переговоры с парижским покупателем Гюльбенкяном, вел переговоры с комиссионерами… Из этого отчета, в частности, узнаем, что Самуэли зондировал почву для проведения аукциона икон, возможно у Лепке, но пришел к выводу, что затею следует отложить. Помехой стала ярая антисоветская кампания на Западе, вызванная ликвидацией церквей в СССР.

В кратком разделе своего отчета, озаглавленном «Лондон», Самуэли писал:

Проданы иконы около 60 шт. и фрески около 10 шт. на сумму около 24.000 фунт. Лорду Бивербрук, судостроителю Ференсу и автомобильному фабриканту Бьюик.

И далее, внимание,

иконы куплены для Виктория-Альберт Музея и эта же группа предполагает ее расширить другими русскими художественными изделиями, имея в виду организацию особого русского отдела в Виктория-Альберт Музее. Для этой цели летом с. г. предполагают сюда (видимо, в СССР. – Е. О.) послать людей для покупки на большую сумму.

Отчет Самуэли вроде бы подтверждает письмо Джессики Бортвик. В обоих документах речь идет о заинтересованности Музея Виктории и Альберта в покупке икон с выставки. Названы и имена частных покупателей – возможно, среди них и таинственный «друг» Джессики Бортвик. Однако не стоит торопиться с выводами. В отчете Самуэли есть серьезные неувязки.

Прежде всего настораживает отсутствие точных данных о количестве и цене, но главное – нет названий проданных икон и фресок. Вместо этого значится расплывчатое «около 60 шт.», «около 10 шт.», «около 24.000 фунт.». Если сделка уже состоялась, как то следует из отчета, то почему Самуэли, столь нехарактерно для себя, упускает шанс козырнуть перед начальством, сделав свой отчет детальным и весомым? В том же самом отчете, описывая результаты переговоров с Гюльбенкяном, Самуэли привел точное количество проданных предметов, названия картин и точные цены на них.

Есть много неувязок и с предполагаемыми покупателями. Про судостроителя Ференса ничего определенного сказать нельзя. Им мог быть Томас Робинсон Ференс – британский политик, меценат и промышленник, член парламента. На его деньги построена Художественная галерея в Кингстон-апон-Халл (Kingston-upon-Hull), которая носит его имя (Ferens Art Gallery). Галерея открылась в 1927 году. Пожалуй, такой человек мог бы купить иконы для своего музея. Однако ни в одной из его биографий не сказано, что он был судопромышленником. Томас Ференс более шестидесяти лет проработал, пройдя от клерка до председателя, в фирме Reckitt & Sons, производившей бытовую химию. Но даже если Томас Ференс и был тем самым человеком, о котором писал в отчете Самуэли, то в то время ему было уже за восемьдесят и через несколько месяцев после предполагаемых переговоров, в мае 1930 года, он умер. Кроме того, в коллекции Художественной галереи Ференс икон с советской выставки 1929–1932 годов нет. Куратор музея Кирстен Симистер (Kirsten Simister) сообщила мне, что в галерее в настоящее время находятся три русские иконы, которые были подарены музею в 1947 году. С советской иконной выставкой 1929–1932 годов они никак не связаны.

Ответ на вопрос, кто такой «автомобильный фабрикант Бьюик», казалось бы, прост – Дэвид Данбар Бьюик, основатель Buick Motor Car Company. Проблема, однако, в том, что он покинул Великобританию в двухлетнем возрасте, жизнь свою прожил в Америке и умер 5 марта 1929 года в Детройте, разорившись, в бедности, за год до мистических переговоров Самуэли с группой лондонских покупателей. Может быть, Самуэли имел в виду какого-то другого автопромышленника, перепутав его с легендарным американцем? Но это тоже странно, ведь сделка, как утверждал Самуэли, уже состоялась, почему же он не знает точное имя покупателя?

Остается лорд Бивербрук, который в период между мировыми войнами был одним из влиятельнейших людей Великобритании. Крупный капиталист, политический деятель, владелец одного из крупнейших в Англии газетных концернов, писатель, он был известен и как меценат. В годы Первой мировой войны лорд Бивербрук был министром информации Великобритании. Современник назвал его первооткрывателем методов пропаганды, которые Британия использовала для содействия войне, включая работы первых военных художников, первых военных фотографов и первых создателей военных фильмов. Он вполне мог быть тем самым таинственным «другом», о котором Джессика Бортвик писала Мартину Харди, ведь Джессика была одним из первых военных кинематографистов Британии, хотя ее фильм не защищал, а обличал войну. Будучи богатым меценатом, лорд Бивербрук мог заинтересоваться покупкой икон для Музея Виктории и Альберта. Однако Самуэли в отчете говорит о группе покупателей, в то время как группы-то и не получается.

Существуют и гораздо более веские причины считать отчет Самуэли о продаже икон в Лондоне недостоверным. В Музее Виктории и Альберта как не было, так и нет русского отдела. В нем нет ни икон, которые экспонировались на выставке в 1929 году,