Но только во снах. Теперь как никогда – только во снах.

Их общей истории конец. Не бывать больше темным дням, когда ходили по кругу его пораженческие речи, не бывать проблескам внезапного солнца, когда она случайно находила слова, дарившие ему надежду. Лори была готова к внезапному концу. Но не к такому. Не к тому, что в Буне разоблачат убийцу и пристрелят в городе, о котором она никогда не слышала. Это неправильный конец.

Но как бы ни было плохо это, дальше стало еще хуже.

После телефонного звонка настал неизбежный перекрестный допрос в полиции: подозревала ли она его в преступной деятельности? Проявлял ли он жестокость в их общении? Она десяток раз отвечала, что он ее трогал только в моменты любви – и то после уговоров. В рассказе о его робости они как будто нашли негласное подтверждение, обменивались понимающими взглядами, пока она, зардевшись, описывала занятия любовью. Покончив с расспросами, ей предложили опознать тело. Она согласилась на эту обязанность. Несмотря на предупреждение, что опыт будет неприятным, ей хотелось попрощаться.

И вот тогда невразумительность последнего времени стала еще невразумительнее.

Тело Буна исчезло.

Поначалу никто не отвечал, почему с процессом опознания затягивают; от нее отделывались оправданиями, которые казались надуманными. Однако в конце концов им не осталось другого выбора, кроме как признать правду. Труп, оставленный на ночь в полицейском морге, попросту пропал. Никто не знал, как его похитили – морг был заперт, никаких следов взлома не осталось, – или, собственно, зачем. Объявлен розыск, но, судя по издерганным выражениям лиц тех, кто сообщил новости, надежды на поимку похитителей нет. Следствие по делу Аарона Буна пройдет без тела.

2

Ее мучило то, что теперь он не упокоится. Мысль, что труп достался на потеху какому-то извращенцу или, того хуже, превратился в какую-то ужасную икону, терзала ее днем и ночью. Лори поражалась силе своего воображения, представляя, на что может сгодиться его несчастное тело, а разум уходил во все более болезненные размышления, вынудив испугаться – впервые в жизни – за собственное душевное здоровье.

При жизни Бун был тайной, его привязанность – чудом, открывшим в ней то, о чем она не подозревала. Теперь же, в смерти, тайна только усугубилась. Казалось, она не знала его вовсе – даже в мгновения травматичных просветлений, когда он был готов раскроить собственный череп, пока она не заговаривала стресс; даже тогда он скрывал от нее тайную жизнь убийцы.

Едва ли возможно. Когда она представляла его теперь, как он корчил ей смешные рожицы или хныкал у нее на коленях, мысль о том, что она никогда не знала его по-настоящему, переходила в физическую боль. Эту боль требовалось как-то залечить – или быть готовой нести рану его предательства вечно. Лори должна была знать, почему вторая жизнь завела его в то захолустье. Может, лучшее решение – отправиться на поиски туда, где его нашли: в Мидиан. Возможно, там она найдет ответы на загадку.

Полиция велела не покидать Калгари до окончания следствия, но, как и ее мать, Лори жила порывами. В три ночи проснулась с мыслью поехать в Мидиан. Собралась к пяти и двигалась на север по Шоссе 2 через час после рассвета.

3

Сначала все шло неплохо. Было приятно вырваться из офиса – где ее хватятся, но и черт с ним, – и из квартиры, всем напоминавшей о времени с Буном. Лори ехала не наобум, но была к этому чертовски близка; ни на одной карте, попадавшей ей в руки, Мидиана не нашлось. Однако в общении с полицией она слышала упоминания и о других городках. Среди прочих – Шир-Нек, его она помнила, и вот он-то на картах был. Его она и выбрала своей целью.

Лори не знала ровным счетом ничего о местности, которую пересекала. Ее семья вышла из Торонто – цивилизованного востока, как выражалась мать вплоть до своей смерти, так и не простив мужа за переезд вглубь страны. Предубеждение передалось и дочери. Вид пшеничных полей, простирающихся так далеко, насколько хватало глаз, служили скудной пищей для воображения, и ничто из увиденного в дороге не заставило ее передумать. Злаки росли бесхозными, пока будущие жнецы занимались другими делами. Сплошное однообразие утомляло больше, чем она ожидала. Она прервала путешествие в Макленнане – в часе езды от Пис-Ривер – и проспала целую ночь как убитая в постели мотеля, чтобы встать спозаранку на следующее утро и снова отправиться в дорогу. До Шир-Нека, по ее расчетам, она добралась бы к полудню.

Однако вышло иначе. К востоку от Пис-Ривер она заблудилась и проехала, как ей казалось, целых шестьдесят километров в неверном направлении, пока не нашла заправку и того, кто мог помочь.

В грязи у ступенек офиса заправочной станции играли в пластмассовые армии близнецы. Их отец, от которого они унаследовали светлые волосы, затоптал среди батальонов сигарету и подошел к машине.

– Что я могу вам предложить?

– Бензин, пожалуйста. И… кое-какую информацию?

– Это вам дорого обойдется, – сказал он без улыбки.

– Я ищу городок под названием Шир-Нек. Вы его знаете?

Военные игры за его спиной стали громче. Он обернулся к детям.

– Вы заткнетесь? – сказал он.

Мальчишки искоса переглянулись и замолкли, пока он не повернулся обратно к Лори. Долгие годы работы под солнцем состарили его преждевременно.

– На что вам сдался Шир-Нек? – спросил он.

– Я хочу… кое-кого найти.

– Вот как? – ответил он, откровенно заинтригованный. Одарил ее улыбкой, предназначенной для зубов получше. – Я его знаю? У нас тут незнакомцев немного.

От спроса вреда не будет, решила она. Она залезла рукой в окно машины и достала из сумки фотографию.

– Я полагаю, вы никогда не видели этого человека?

У крыльца разворачивался Армагеддон. Перед тем как взглянуть на фотографию Буна, он оглянулся на детей.

– Я сказал вам заткнуться на хуй! – крикнул он и вернулся к фотографии. Реакция была незамедлительной. – Да вы знаете, кто это?

Лори замялась. Обгоревшее лицо перед ней мрачнело. Но поздно уже притворяться незнающей.

– Да, – она пыталась не задеть своим тоном. – Я знаю, кто это.

– И знаете, что он сделал? – губы мужчины скривились, когда он заговорил. – В газете печатали его фотографии. Я видел. – Он снова обернулся к детям: – Вы заткнетесь?

– Это не я, – возразил один из парочки.

– А мне насрать кто! – последовал ответ.

Он с замахом двинулся на них. За секунду они шмыгнули из его тени, бросив в страхе свои армии. Гнев на детей и отвращение при виде фотографии слились в единое возмущение.

– Гребаное животное, – сказал он, возвращаясь к Лори. – Вот кем он был. Зверем.

Он сунул ей обратно оскверненную фотографию.

– Правильно сделали, что его грохнули. А вам чего надо, место освятить?