— Помнишь, как она спрашивала, гармонируют ли цвета? Помнишь, как мы на кухне пели «Вниз по Суони»?

— Да, я помню. — Он говорил медленно, размеренно, так он начал говорить с тех пор, как наша жизнь стала разлаживаться. Он словно боялся, что произнесет не то слово или не с той интонацией и снова вызовет у меня приступ бешенства. Я не могла его за это осуждать.

— Ты заходишь сюда когда-нибудь?

— Нет, — сказал он. — Не хочу. Это слишком больно.

Неуверенно и осторожно он положил руку мне на спину.

— Я думаю, всю ее одежду и игрушки нужно раздать, Эрин. Я думаю, мы должны…

— Перестань, — сказала я. — Я знаю, что ты думаешь. Что мы должны убрать все ее вещи и поставить здесь велотренажер, но это…

— Я не это хотел сказать. — Он вздохнул и убрал руку с мой спины. — Я пойду вниз. Я только хотел сказать, что это по-прежнему твой дом. Ты можешь приходить в любое время. Тебе не нужно извиняться за появление без приглашения. Мне не хватает тебя.

— Тебе не хватает меня прежней, — сказала я. Так же, как и мне не хватало нашей прежней жизни. — Тебе не может не хватать меня теперешней.

Засунув руки в карманы, он уперся взглядом в пол.

— Как у тебя с Джудит? — поинтересовался Майкл. Он ожидал волшебного исцеления.

— Прекрасно, — сказала я. Выйдя в коридор, я закрыла дверь в комнату Кэролайн. — Я соберу вещи и поеду.

Я знала, что не понесу вещи Кэролайн в кофейню. Я загляну в свой гардероб, возьму несколько ненужных мне вещей и уеду. Лучше бы я никогда сюда не возвращалась.

Я сидела в кресле в свадебном салоне, держа на руках Ханну и глядя в ее чудесное маленькое личико. Ей был уже месяц, и в ее чертах я не видела ни малейшего сходства ни с Алисой, ни с кем-либо из Хендриксов. У нее были светлые пушистые волосы и все еще темные серо-голубые глаза, какими они бывают у младенцев. Глаза эти, я это отчетливо видела, следили за каждым моим движением, хотя Молли уверяла, что этого пока еще не может быть.

Молли ходила вокруг подиума, на котором стояла Алиса в черном шелковом платье подружки невесты, портниха подкалывала ей подол.

— Я говорила тебе, что я в него не влезу! — жаловалась Алиса. Платье и правда было немного тесновато. Подходящий размер было трудно подобрать во время беременности, так как мы не могли предвидеть, насколько она похудеет после рождения ребенка.

— Оно прекрасно на тебе смотрится, Эли, — возразила я. — К свадьбе ты еще на фунт похудеешь, и оно будет сидеть как влитое.

— А если не похудею? И сиськи у меня все еще огромные.

— Ну и радуйся, пока они такие, — сказала Молли. Мне нравилось в ней это качество. Внешность имела для нее большое значение, и ей наверняка было досадно, что платье Алисы сидело плохо, но она вела себя так, как будто ей все это было неважно, и это было очень мудро с ее стороны. Я видела, как неловко чувствовала себя Алиса на подиуме, и эта неловкость усугубляла ее депрессию и была для нее мучительна. Я лучше других знала, в каком угнетенном состоянии она сейчас находилась. Она была со мной вполне откровенна, и я чувствовала ее тайную тоску по Уиллу. Связь с ним была намного теснее и зашла намного дальше, чем кто-либо мог догадаться. Не только ее приятель Джесс возил Алису на их притворные «свидания», она убегала из дома по ночам, чтобы встречаться с Уиллом на кладбище. Она рассказала мне, как нежно он с ней обращался и какие планы они строили на будущее. Каждый раз, когда я воображала себе их тайные встречи, лицо Уилла превращалось в моем воображении в лицо Тревиса.

Я уже отстояла на подиуме положенное время. Две недели назад портниха переделала на меня свадебное платье Молли, и сегодня оставалось только укоротить длину. Она работала, а я смотрела на себя в зеркало. Единственное изменение, которое пришлось внести, это добавить кружев у шеи, чтобы скрыть мой шрам. Мое отражение мне не нравилось. Быть может, потому, что волосы у меня были распущены и плохо расчесаны и на мне не было макияжа, в общем, несмотря на платье, я не была похожа на невесту. Я была похожа на девочку, забавляющуюся игрой в переодевания, наряженную в платье, ей не принадлежащее. Молли и портниха охали и ахали вокруг меня, но мне казалось, что и они заметили мою неестественность. То же чувство не покидало меня и накануне в ювелирном магазине, куда привела меня Молли, чтобы переделать венчальное кольцо бабушки Дейла. Я уже носила ее обручальное кольцо с таким огромным бриллиантом, что чувствовала себя нелепо с этим кольцом на пальце. Венчальное кольцо добавило бы еще бриллиантов мне на палец. Ювелир прикоснулась к ногтю на моем указательном пальце. «Если пожелаете, я могу вам порекомендовать хорошую маникюршу», — сказала она, и я зажала свободные пальцы в ладони. Молли засмеялась, но ей, вероятно, приходила в голову та же мысль.

Я осторожно погладила пушистые волосы Ханны, глядя на ее личико. Я сидела, сомкнув бедра, и Ханна помещалась в ложбинке между ними, головка ее была у моих коленей. Я любила держать малышку так, чтобы ощущать каждый дюйм ее тела. Держал ли кто-нибудь так моего ребенка, глядя в ее лицо взглядом, полным любви? Мое чувство было таким глубоким и чистым. Ничего похожего я раньше не испытывала.

Сегодня рано утром я бродила по старому кладбищу с пожилой парой из Теннесси. За завтраком они расспрашивали меня о нем, и я выразила готовность пойти туда с ними. Последние дни я была в грустном настроении. Если бы у меня только что не закончились месячные, я бы приписала это им. Но сейчас для этого не было оснований. Я подумала, что роль гида поможет поднять мне настроение, я любила это кладбище: глубокую тень деревьев и мирную зелень. Но мои ожидания не оправдались. Скорее зрелище произвело противоположный эффект. Хотя какого еще эффекта можно было ожидать? Ведь это кладбище.

Я показала им могилу военного врача, умершего в 1848 году в день своей свадьбы. При этой мысли я вздрогнула, так как моя собственная свадьба намечалась в ближайшем будущем. Я показала им пошатнувшиеся надгробия моряков, и солдат, и женщин, умерших от родов. Супруги задавали мне вопросы, и я была довольна, так как могла на них ответить. В такие дни я чувствовала себя уроженкой Боуфорта. Я желала ею стать. «Ты станешь местной жительницей по мужу, — уверяла меня Молли. — Тебя примут за свою».

Я уже чувствовала себя «своей» и не сразу поняла, что Молли употребила это слово в другом, более глубоком смысле. В смысле «Вы из каких, милочка?». Это напомнило мне, как отец говорил, что Тревис «не такой, как мы». Впрочем, в эти дни мне все напоминало о Тревисе.

Мы подошли к могиле девочки, похороненной в бочонке рома.

— Надо же! — Женщина указала на единственную странность на этом древнем кладбище. Могильный холм был усыпан игрушками. Флаг с изображением Синей Бороды, еще одного из известных — или в данном случае печально известных — жителей Боуфорта, был закреплен с одной стороны могилы, а с могильной плиты с неразборчивой надписью свисала бейсбольная шапочка.