– Это ты зря, командир! – обиженно крикнул Яшка уходящему милиционеру.

Тот не обернулся.

Быки подходили. Яшка прижался спиной к стене, выхватил из кармана нож. Щелкнуло, вылетая из рукоятки, лезвие. Рукою мастера Яшка нарисовал им в воздухе невидимую, лежащую на боку восьмерку, кинулся вперед с криком: «Сдохнете сегодня, а я завтра!» – но вдруг остановился, будто наткнулся на невидимую стену, – лениво покачивающимся дулом в Яшкино лицо смотрел пистолет.

– Газовый? – с надеждой спросил Яшка.

Быки переглянулись, усмехаясь.

– Вот влеплю промеж глаз, тогда узнаешь – газовый или нет… – миролюбиво пробасил бык. – Бросай, дурак…

Яшка отшвырнул нож в сторону.

– Слушай, парень, – продолжал бык, пряча пистолет под мышкой, – твоя певица нужна одному человеку. Не бойся, ничего он с ней не сделает, наоборот, в люди выведет…

– Она еще знаменитой станет, – вставил второй бык, он был помоложе.

– Ну, – крикнул первый. – Но чтоб ты скрылся с глаз и никогда ее не вспоминал, понял?

Яшка понял.

– Десять тысяч, – сказал он твердо.

– Чего? – не понял первый.

– Долларов…

Быки переглянулись и засмеялись.

– Мы дадим тебе тысячу, – вновь заговорил первый.

Но Яшка перебил, выкрикнув:

– Да тысячу она мне за неделю напоет!

– Наше дело предложить, – пожал плечами первый.

И тут же второй резко и сильно ударил Яшку ногой в пах.

В низком полутемном подвале быки приковали избитого Яшку за левую руку к трубе под потолком, а в правую вложили лимонку и выдернули чеку.

– Крепче держи, – посоветовал первый.

Господин сидел в глубоком кресле: в большой, богато обставленной гостиной и, глядя перед собой задумчиво, отхлебывал из хрустального стакана виски. Где-то в огромной квартире хлопнула дверь, и в гостиную вбежала красивая госпожа. Она была в переднике, а голые по локоть руки были мокрыми.

– От нее дурно пахнет, понимаешь, дурно пахнет! – воскликнула она истерично. – Я не могу!

Господин поднял на нее холодные глаза.

– Когда я встретил тебя в Гамбурге на веселой улице – от тебя тоже плохо пахло… Возьми и помоги ей одеться. – Он указал на разложенные на диване вещи – красивое старинное платье и шелковую шаль с длинными кистями.

Красивая госпожа, покусывая нижнюю губку, усмехнулась и стремительно вышла из гостиной.

Господин вылил в себя остатки виски.

Яшка, прикованный за левую руку, стоял на цыпочках. Правую руку с гранатой прижимал к груди. Он кусал губу, похоже не зная, смеяться ему или плакать. По лицу катился пот. Рука с лимонкой поползла вниз. Он попытался расстегнуть брюки, но лимонка чуть не выпала, и, сильно вздрогнув, Яшка замер, и у ног его стала расплываться лужа.

Шура стояла посреди гостиной – преображенная, прекрасная, в длинном до пола глухом темно-вишневом платье, с шалью на плечах. Лицо ее просветлело, а медно-красные, расчесанные на пробор волосы блестели.

Господин, все с тем же стаканом в руке, ходил вокруг Шуры, как скульптор вокруг удавшейся своей работы.

– А Яша не звонил? – оставаясь неподвижной, робко спросила Шура.

– Звонил, – кивнул господин. – Он сказал, чтобы вы, Сашенька, пожили пока у нас, а он поехал… в Сыктывкар.

– В Сыктывкар? – переспросила Шура растерянно.

– Да, в Сыктывкар. Он оттуда позвонит.

Господин остановился и победно взглянул на госпожу.

Госпожа резко отвернулась к окну.

А господин продолжал ходить вокруг Шуры кругами и задавал вопросы, на которые ответов не ждал.

– Откуда?!

– Почему?!

– Зачем?!

– Кто?!

– Я спрашиваю: кто-о?!

Он остановился и вновь взглянул на госпожу. Она смотрела на него насмешливо, и господин взорвался криком:

– Я сделаю ее знаменитой! Ее будут все знать! Ее будут все слушать! Ее все полюбят! – Горящим взором он смотрел на госпожу, но наткнулся на ее взгляд, полный насмешки и уничижения.

– Может, ты ее и в постель с собой положишь? – негромко спросила она.

Господин сжал кулаки, напрягся, покраснев, но вдруг улыбнулся, плюхнулся в кресло и сказал госпоже устало и равнодушно:

– Пошла вон, дура!

– Идиот! Козел вонючий! – закричала вдруг в ответ госпожа, выскочила в прихожую, схватила шубку и выбежала из квартиры, громко хлопнув дверью.

Шура пела. Это была даже не песня, а песнопение, духовное песнопение, прекрасное и невыносимое. Господин сидел неподвижно, уронив голову на грудь, и тогда Шура на мгновение испугалась, но, заметив, что он дышит, успокоилась, улыбнулась, вздохнула и, не двигаясь с места, стала ждать, когда он проснется. Но господин не спал. Он медленно поднял голову и посмотрел на нее, но, похоже, ее не видел. Лицо его было мокрым от слез: нос, щетинистые щеки, подбородок…

– Россия… – прошептал он потерянно и, всхлипнув вдруг, повторил, но уже иначе – громко и требовательно:

– Россия!

Вскочил и, глядя в потолок, вскинув вверх руку, прокричал громко, чтобы услышали:

– Россия!!

Шура удивленно и встревоженно наблюдала за ним.

А господин пожал плечами и пробормотал растерянно:

– Россия…

– Россия! – захохотал он вдруг и тут же погрозил кому-то в окно кулаком: – Россия!

Однако тут же извинился, разводя руками:

– Россия.

– Россия… Россия… – повторил он и вдруг замолк, прислушиваясь.

Но ничего не услышал, а если и услышал, то не понял, потому что не поддавалось пониманию слово, выдерживающее столько разных смыслов.

Господин обессиленно опустился в кресло, налил полный стакан виски, мучительно-медленно выпил, задумавшись, опустил голову на грудь.

Шура ждала, что сейчас он вновь поднимет голову и что-то скажет, но господин вдруг всхрапнул и равномерно засопел во сне.

Яшка сжимал лимонку из последних сил. Глаза его были зажмурены, оскаленные зубы сжаты, по лицу катился пот. Яшка кряхтел, задерживая в себе воздух, а с ним и последние силы.

И вдруг громко и окончательно выдохнул, открыл глаза и заговорил, глядя в низкий потолок:

– Бог… Если ты есть, сделай так, чтобы… – Яшка задумался и не стал формулировать просьбу, она была понятна и простому смертному. – Ты сделаешь, и я сделаю, вот увидишь! Пидар буду…

Ладонь сама разжалась, в лимонке что-то щелкнуло, она скатилась и весомо упала на цементный пол.