В этот момент раздаётся оглушительный хлопок. В ушах звенит, я с трудом разлепляю веки. Волной из гаража выбивает несколько десятков тел и ещё живых, громко вопящих серых, валит заодно и «группу захвата», что очень кстати. Лобовое стекло на пикапе лопается, засыпая пригнувшихся дедов осколками. Я завываю от натуги и, скрипя суставами, поднимаю наши с бесчувственным Нандом двести кило. Колено стреляет адской болью. Надя тоже встает с колена и кричит от досады. Её «палыч» лежит позади неё шагах в пяти — обронила при падении. Она скидывает с плеча дробовик…

И здесь я по-новому осознаю значение фразы «стечение обстоятельств». Потому что обстоятельства наши «стеклись» в одну нехорошую, дурно пахнущую кучу. Я всё ещё слишком далеко, метрах в пятидесяти и не могу бросить друга — в затылок хрипят десятки серых, я, не оборачиваясь, слышу их дурное дыхание. Надя обогнала меня метров на тридцать, и её «палыч» лежит между нами. Грязные тупые рабы-оборванцы, числом не меньше восьми уже почти у борта машины, и, вдобавок, оглушённые «спецназовцы», обиженно мыча, начинают подниматься. Надя пытается передернуть цевьё, кричит от досады, и я понимаю, что дробовик заклинило. «Палыч» раненого Волка противно пищит, сообщая о перегреве и разряде. Не меньше сотни выстрелов, значит. А резервные блоки я сунул под сиденье, чтобы случайно не намокли в кузове. Разряженная двустволка Егорыча лежит рядом с ним на сиденье, заваленная битым стеклом. В общем, как говорил мой батя в таких случаях — полная шоколадница. До сих пор не знаю, причём здесь сладости.

Волк выхватывает из ножен на бедре свой десантный тесак и скалится.

— Ну! Давай по одному!

Надя бросает ставшую ненужной обузой помпу и бежит обратно к своему «палычу». Не успеть! Сейчас они прыгнут всем скопом и… придётся рвать зубами.

Я рычу и что есть силы бегу, решив, что буду, на худой конец, лупить их огромными ступнями Нанда. Тот, словно услышав мои мысли, слабо стонет. Тут я вижу, как Надя, глядя мне за спину, округляет глаза, вскрикнув, приседает в шаге от «палыча», зажмуривается и кладет ладони к вискам. Я тоже кручу глазом назад, нет сил развернуться всем телом, тем более с моей бесценной ношей, и застываю на месте. Всё оказывается ещё хуже, чем я думал.

Позади и вправду толпа, но какая! Голов двести. И гораздо ближе, чем я полагал. Они и в самом деле научились бегать! Нестройные ряды разношерстных серых со страшной, небывалой, скоростью несутся на нас. Ну прямо бегуны на марафоне. Такие же усталые и недовольные серые лица… Увидев заварушку впереди, они, похоже, даже ещё ускоряются, хотя я замечаю, что всё-таки бег им даётся непросто. Слабое утешение! В моем мозгу болтаются только три слова, звонко бренча по стенкам черепа: «Что же делать?» Гранаты-то кончились.

Вдруг Надя тихонько охает, сгибается пополам и прижимает голову к коленям. Я не знаю, куда смотреть, то ли на неё, то ли назад. Неожиданно с толпой, грозящей растерзать и поглотить нас многочисленными руками и ртами, случаются какие-то странные метаморфозы. Первые ряды тормозятся, на бегу разворачиваются на сто восемьдесят и раскидывают руки. Начинается форменная свалка. Эти первые, наш авангард, что есть силы начинают бить и кусать идущих вторым эшелоном. Те, не будь полные дурни, отвечают им тем же. Спохватившись, и осознав, что это всё — старания Нади, я разворачиваюсь и кидаюсь к жене, как могу, быстро, преодолевая бесконечные метры между нами.

— Надя, вставай, милая! — Я поудобнее перехватываю Нанда и обнимаю его одной рукой, другую я протягиваю моей девочке, который раз спасающей нас от неминуемой смерти. Дрожащими от напряжения руками она хватает мою ладонь и тяжело поднимается, подхватив с земли «палыч».

Внезапно хлопают подряд четыре выстрела. Я смотрю в сторону КПП. Группа, что выскочила из-за будки и была сейчас самой опасной, резко редеет — четверо из толпы прибывших делиться опытом внезапной тыловой атаки, замертво падают на асфальт. Раздаются ещё два незнакомых выстрела — «и их осталось двое». Остальных кладёт дуплетом очнувшийся, наконец, Егорыч.

Я прихожу в себя и кричу ему:

— Газуй! — ведь трое из бойцов в жилетиках уже на ногах. Дед резво лезет обратно в кабину и что есть силы жмёт на педаль. Волк, матерясь, падает в кузов лицом вперёд, едва успевая убрать нож из под себя и куда-то его воткнув. Ударом бампера троица вновь повергается оземь. Ещё двоих поднявшихся добивает Надя из своего «палыча». Остальные выходцы из гаража пока лежат не шевелясь.

— Проверять кто живой не будем, — хрипя, рявкнул Волк. — Давайте в…

В этот момент справа раздаётся оглушительный треск. Мы дружно оборачиваемся в ту сторону, не зная чего и ждать. Это рухнул, не выдержав взрыва, ветхий гараж, вернее его передняя часть с воротами, ближняя к нам. Волк явно вздыхает с облегчением. Но рядом среди кучи трупов наверняка ещё много упрямых живучих врагов, желающих нашей смерти и чего-то там ещё, чего они никогда не говорили. И позади…

Я, словно проснувшись, посмотрел назад. Метрах в тридцати почти сплошной стеной по двору в нашу сторону медленно, но верно снова двинулись серые, пока ещё тупые от Надиного «пинка», но они уже перестали драться. Да сколько же их тут, откуда? Что там случилось в этом госпитале? И где ребята? И кто, наконец, стрелял? Я взглянул на Надю. Она выглядела напрочь измученной. Бедная ты моя девочка! Ещё чуть-чуть, малыш, и выберемся, потерпи, ты умница, ты опять нас выручила…

— Давайте все в тачку! — Волк тяжело откинулся спиной к борту. — Фу-ух! Валим отсюда! Сейчас очухаются!

Я в конце концов дотащил Нанда до машины и перебросил его в кузов. Ноги тряслись от усталости.

— Что с ним?

— Ранен, шея, кровит сильно. И, похоже, сотрясение мозга — затылок разбит при падении назад.

— А что его брелок говорил?

— Не расслышал… Что-то про «морфий введён».

Волк покачал головой. Все быстро забрались в машину, и Егорыч резво вырулил к воротам. Из кучи у гаража поднялись несколько серых и упрямо поплелись к машине.

— Здесь кто-то из наших парней прячется. Шесть выстрелов, все в цель, — я высунулся в окно и крикнул. — Эй, кто живой?! Давай к нам!

И тут я слегка оторопел. С плоской крыши «скворечника» ловко спрыгнула на асфальт незнакомая стройная девица в защитном комбезе и с какой-то торбой через плечо. В тоненькой левой ручке она уверенно держала тяжёлый дробовик. Выпрямившись, девушка приветственно подняла свободную руку. Егорыч притормозил рядом с ней, и «наш парень» одним движением запрыгнула в кузов.

— Ну, прочь из этого гиблого места! — пробормотал дед и крутанул руль.

— Егорыч, в Яновке езжай по первому следу, — отдышавшись, сказал я деду. — Не хватало ещё там застрять.

Егорыч кивнул. Машина выкатилась на потрескавшуюся военную бетонку, ведущую от базы к шоссе. Старик вдавил педаль газа, и мы понеслись. Я снова высунулся в окно и посмотрел назад. Толпа серых достигла КПП, встала в проёме ворот и, тяжело дыша, смотрела нам вслед во все свои красные глаза, но дальше не двигалась. Зрелище было жуткое. Казалось, что они обдумывали какую-то страшную месть, за то, что мы ушли у них из-под носа. Если бы я не знал, что они сейчас не больше, чем тупые безмозглые марионетки, то не на шутку испугался и гнал бы долго и что есть мочи. Я откинулся на переднем сиденье и спросил вполголоса Надю: «Малыш, ты цел?» Она положила свою ладонь на моё плечо и тихонько погладила, и только тогда я понял, как безумно устал.