Он стиснул от злости зубы, вспомнив предпоследнюю стычку. Третьего дня они в двух кварталах от марка поймали какую-то девку в военной снаряге, и уже было обрадовались неожиданной встрече и двойной удаче — у неё, помимо полного рюкзака, набитого ценными вещами, выяснились весьма приятные на вид формы и очень милая мордашка. Тёлочка, правда, оказалась горной козой и положила двух бойцов! Зигмунд в ярости воткнул кулак в торпедо, и прочный пластик жалобно всхлипнул. А потом эта стерва сделала ноги, раскидав остальных его волков. И ведь они, хоть и туповаты, не зелёные сопляки! Когда позже Зигмунд заглянул в этот рюкзак, брошенный в стычке убежавшей стервой и подобранный его баранами, он сразу понял, что девка эта — непростая. Содержимое походило на набор спеца по выживанию и, одновременно, профессионала-киллера. А ещё там были документики, да такие, что ох и ах. Вот если бы их удалось выгодно загнать куда следует… В общем, зря он со своими придурками обрадовался скорому приятному развлечению со смазливой бабёнкой. Аппетитная кость таки застряла в горле. Но ничего, — зло подумал он, — ещё встретимся и вернём должок. И с теми на пикапе тоже поквитаемся. Времени у него теперь ой как много, и цель вполне ясная. И привычка — никогда никого не прощать.

Закончив процедуру, он убрал ценную баночку в бардачок, взглянул на себя в зеркало заднего вида и задумчиво потёр колкую щетину на красивом мужественном лице. Потом откинулся назад и прикрыл глаза, чтобы хоть немного подремать, пока остолопы выполняют поручения.

* * *

— Эй, ребята! Ау?

Нанд бодро топал по асфальтированному двору, бугристому от упрямых порослей, в сторону скопления зданий бывшей воинской части, а мы с Надей подгребали сзади и всё больше напрягались. Здесь явно что-то не то творилось. Обычно на базах смотрящих всегда кто-нибудь чем-нибудь занят — возится с машинами, чистит оружие, слышны крики, перебранка, гремят посудой в столовой — в общем, кипит жизнь борцов с розовой заразой. Эта база была словно вымершая, ну, будто бы люди только-только все разом взяли и ушли куда-то.

Насколько я смог прикинуть, территория части была довольно большая, но зданий было немного — три больших постройки посередине, за этой странной огромной площадью и ещё одна, в отдалении, — какой-то большой ржавый железный ангар, в окружении облезлых берез, явно какой-то склад. Ангар этот теснился к бесконечному бетонному рельефному забору. Ну и ещё одно здание — длинную тёмную кишку гаража — мы миновали ещё сразу за скворечником КПП. От скворечника к этой площади и постройкам вела длинная широкая аллея с непроходимыми кустами шиповника по краям.

— Тут очень тихо, — задумчиво сказала Надя.

— Ч-чёрт… Собрание у них, что-ли? Скалка! Толик! Охрану-то выставлять надо! — Нанд тихо выругался, когда мы, наконец, миновали бескрайнюю площадь и подошли к трем основным зданиям. Как там её называли раньше вояки — палац? Чёрт его знает, меня в эту проф-армию калачом не заманить было, хотя и пытались, конечно, с моим-то уровнем. Генералу одному как-то его роскошный внедорожник подправил, так он такие золотые горы посулил, если я к нему на хлеба подамся, что хоть прямо бери, с ушей снимай и по карманам распихивай. Не-ет уж, мне и в моём гараже неплохо. Было…

— Это что здесь за постройки? — спросил я молодого.

— А-а… Та, что слева, трехэтажная — казарма, там ночуем и бьём баклуши. Эта, в центре, — он указал на здание в два этажа, из белого потрескавшегося кирпича и с огромными окнами, — что-то типа госпиталя, при желании и наличии доктора даже можно подлечиться. А это, — Нанд посмотрел на красное приземистое одноэтажное здание справа и улыбнулся, — наше любимое место, столовая. — Он уверенно направился к зданию с крупной облупившейся и обвалившейся надписью «СТ…ЛОВ…Я» над входом. — Тут они, наверняка.

Мы с Надей двинулись следом за парнем. Он толкнул ногой ржавую железную дверь.

— Где же им ещё быть? Жрать они горазды, не выкуришь из кухни…

Здесь тоже никого не оказалось, хотя на столах стояли грязные тарелки, кружки, лежали ложки, вилки, ножи, а в углу, у окна выдачи возвышались неубранные кастрюли с остатками еды. Надя подошла к одному из столов, взяла одну из тарелок и осторожно понюхала, поднеся к носу.

— Хм, еда ещё свежая, — пожала она плечами. — Не обветрилась и не воняет. Даже вполне себе вкусно пахнет. Правда, уже холодная.

Нанд заглянул в ближайшую кастрюлю.

— Каша с тушнёй, моя любимая, гречневая. Это же надо, полкастрюли оставили!

Со стороны кухни раздался резкий звон. Там явно упало что-то металлическое, не иначе, какая-то посуда. Мы разом вскинули оружие и замерли. Больше звуков не доносилось.

— Эй! Кто там, выходи! Не смешно! — выкрикнул Нанд и стал осторожно подходить к проёму в стене, сообщающимся с кухней, с надписью над ним на ржавой табличке мелом: «В столовой и бане все равны». Шутники, однако. Нанд заглянул в проём, но никого не увидел. Я двинулся к двери на кухню, показав жестом Наде, чтобы держалась позади меня и чуть в стороне — прикрывала наши спины.

Из кухни упорно не отзывались, что было уж совсем непонятно. Походило на весьма дурную шутку или всеобщее местное помешательство с исходом в неизвестном направлении. Я кивнул Нанду, и мы одновременно ввалились в кухню — он — через окно выдачи жратвы, я — вышибив ногой ветхую картонную дверь.

На кухне никого не оказалось. Между двух огромных грязных газовых плит посреди кухни валялась, покачиваясь на боку, огромная пустая алюминиевая кастрюля. Наверное, кто-то второпях неловко поставил на край и забыл, а она возьми да и шлёпнись. Когда мы пришли, ага. Бывает. В глубине кухни темнел проход в кладовую, дверь была приоткрыта. Куда же так торопились наши ребята, что побросали вкуснятину? И где они все?

— Ну, чт… там… вас? Приём.

От неожиданности я вздрогнул. Нетерпеливый прерывистый голос Волка шёл от запястья. Сигнал был здесь неважный.

— Нигде никого нет, — ответил я, поднеся задачник к губам и опустив «палыч». В столовой и кухне — недавно готовили и кушали. Идём дальше, проверим госпиталь…

— Лазарет, — поправил меня Волк. Тоже ещё, знаток военного дела.

— Ладно, ладно, знаток…

Пока я говорил, Нанд подошёл к тёмному чулану за кухней и потянул приоткрытую дверь на себя. Дверь противно взвизгнула гнилыми петлями.

Этот серый оказался очень быстр. Наверняка, он раньше был спортсменом, каким-нибудь легкоатлетом, пока я в каком-то оцепенении, по инерции, пытался закончить фразу, перенося тягучие слова из мозга на язык, одновременно вскидывая опрометчиво опущенный «палыч» и щёлкая «собачкой» предохранителя, надо же, откуда я помню это оружейное слово, он дико заревел и прыгнул, Господи, как он быстр! Нанд, уходи в сторону…

— …военного де… Нанд! Уходи в сто… — я выстрелил. Нанд охнул и согнулся пополам — серый ударил его головой в живот, мгновенно извернулся и диким рёвом, слышимым наверно по всей базе, своими грязными деревянными пальцами, как когтями, вцепился ему в шею и начал валить на спину, клацать зубами, вспышка разносит открывшуюся дверь в щепки, мимо, нет, это не я стрелял, это Надя, я ещё только жму на спусковой крючок, целясь в проём, потому что там ещё двое, нет, трое грязных серых, Боже, почему они всегда такие грязные…