— Да нет, почему? Загадочно, но не глупо.

Мы обменялись улыбками. Подумалось, что, будь Максон просто Максоном Шривом, а не Максоном, будущим королем Иллеа, я была бы не против иметь такого соседа, с которым можно поболтать обо всем на свете.

Он откашлялся:

— Пожалуй, мне нужно идти дальше.

— Да, наверное, кое-кто уже всю голову сломал, гадая, что тебя здесь так задержало.

— Ну, друг, с кем посоветуешь поговорить теперь?

Я улыбнулась и оглянулась, чтобы убедиться, что моя кандидатка в принцессы не успела снова расклеиться. Она не подвела.

— Видишь вон ту блондинку в розовом? Это Марли. Чудесная девушка, очень добрая, любит кино. Давай.

Максон прыснул и направился к Марли.

Казалось, время в обеденном зале тянулось бесконечно, но на самом деле атака длилась немногим более часа. Потом мы узнали, что во дворец никто из повстанцев не пробрался, только на территорию парка. Охрана не стреляла по нападавшим, пока те не попытались прорваться к главному входу. Именно этим и объяснялся такой шквал кирпичей, выбитых из стен дворца, и гнилой еды — всем этим кидали в окна.

В конце концов двое оказались слишком близко к дверям. Стражники открыли огонь, и те обратились в бегство. Если классификация Максона верна, видимо, враги действительно были северянами.

Нас продержали в обеденном зале еще какое-то время, пока охрана прочесывала окрестности дворца. Когда все улеглось, нас распустили по комнатам. Я взяла под руку Марли. Несмотря на то что в обеденном зале я держала себя в руках, нервное напряжение давало о себе знать, и я порадовалась поводу переключиться.

— Значит, он позволил тебе носить брюки, несмотря на то что ты проиграла? — спросила она.

Я при первой же возможности заговорила о Максоне. Не терпелось узнать, как прошел их разговор.

— Угу. Он повел себя очень благородно.

— Приятно узнать, что он великодушный победитель.

— Да уж. Проявляет милосердие, даже когда ему самому достается.

Например, получив коленом по монаршим жемчужинам.

— Что ты имеешь в виду?

— Ничего. — Мне не хотелось вдаваться в объяснения. — О чем вы с ним разговаривали?

— Вообще-то, он спросил, не против ли я встретиться с ним как-нибудь на неделе. — Она покраснела.

— Марли! Это же здорово!

— Тише, — шикнула она, оглядываясь по сторонам, хотя остальные девушки уже поднялись к себе. — Не хочу радоваться раньше времени.

Мы с минуту помолчали, а потом ее прорвало:

— Кого я пытаюсь обмануть? Я просто сама не своя от восторга! Скорее бы он меня вызвал.

— Если он уже предложил тебе встретиться, то наверняка вот-вот пригласит. Конечно, после того, как разберется со всеми государственными делами.

— Мне просто не верится! — рассмеялась она. — Ну, то есть я была в курсе, что он красавчик, но сомневалась в его характере. Боялась, что он будет… ну, даже не знаю, до чертиков правильным или еще каким-нибудь в этом роде.

— Я тоже. А он оказался… — Каким на самом деле оказался Максон? Он действительно был правильным, но вовсе не в том негативном смысле, какой я вкладывала в это понятие. Он, без сомнения, был принцем и в то же время таким… таким… — Нормальным.

Мысли о Марли и Максоне вылетели у меня из головы, едва я переступила порог своей комнаты. Энн и Мэри хлопотали вокруг совершенно обезумевшей Люси. По ее красному, распухшему лицу катились слезы, ее колотило.

— Ну же, Люси, успокойся, все хорошо, — шептала Энн, гладя девушку по спутанным волосам.

— Все кончилось. Никто не пострадал. Тебе ничто не угрожает, милая, — приговаривала Мэри, держа трясущуюся руку подруги.

От неожиданности я онемела. По чистой случайности я стала свидетельницей тайной борьбы Люси, не предназначенной для моих глаз. Я попятилась к выходу, но Люси заметила меня, прежде чем я успела скрыться.

— П-прошу п-прощения, леди… леди… леди… — заикаясь, пробормотала она.

Две другие горничные с тревогой вскинули на меня глаза.

— Не волнуйся. Ты не пострадала? — спросила я, закрывая дверь, чтобы никто не увидел.

Люси снова попыталась заговорить, но язык не подчинился ей. Рыдания и спазмы продолжали сотрясать ее хрупкое тело.

— Она придет в себя, мисс, — вмешалась Энн. — На это может уйти несколько часов, но обычно она успокаивается после того, как все заканчивается. Если ей не будет лучше, мы отведем ее в больничное крыло. — Энн понизила голос. — Только Люси этого не хочет. Если они решат, что она неспособна прислуживать вам, ее определят в прачки или в кухарки. А ей нравится быть горничной.

Я не очень понимала, почему Энн шепчет. Мы все стояли вокруг Люси, и она отлично все слышала, несмотря на свое состояние.

— П-пожалуйста, мисс… Я не… Я не… Я не… — выдавила она.

— Тише. Никто никуда тебя не отправляет, — заверила я ее. Потом взглянула на Энн и Мэри. — Помогите мне уложить ее на кровать.

Казалось бы, втроем мы должны были легко справиться с этой задачей, но Люси так билась, что удержать ее оказалось очень трудно. Пришлось повозиться, прежде чем удалось ее устроить. После того как девушку закутали в одеяло, дело пошло быстрее. Тепло и покой принесли лучший результат, чем все наши уговоры. Мало-помалу дрожь, сотрясавшая тело Люси, стала слабее, и она уставилась отсутствующим взглядом на полог кровати.

Мэри присела на край постели и принялась негромко что-то напевать, напомнив мне то, как я сама убаюкивала маленькую Мэй, когда она болела. Я отвела Энн в уголок, где Люси не могла нас услышать.

— Что случилось? Кто-то прорвался внутрь? — спросила я.

Странно, что нам об этом не сообщили.

— Нет-нет, — заверила меня Энн. — Люси всегда становится такая, когда атакуют повстанцы. Она принимается рыдать, стоит кому-то в ее присутствии просто упомянуть о них. Она…

Энн принялась разглядывать носки своих начищенных до блеска черных туфель, пытаясь решить, надо рассказывать мне что-то или нет. Мне не хотелось лезть в жизнь Люси, но необходимо было понять, что происходит. Энн глубоко вздохнула и заговорила вновь:

— Некоторые из нас родились здесь. Мэри родилась во дворце, и ее родители до сих пор прислуживают. Я сирота, меня взяли, потому что во дворце были нужны рабочие руки. — Она расправила платье, как будто пыталась стряхнуть эту часть своего прошлого, которая, похоже, до сих пор не давала ей покоя. — Люси во дворец продали.

— Продали? Как такое возможно? У нас в стране нет рабов.

— Официально нет, но это не значит, что такое не случается. Матери Люси нужны были деньги на операцию. Они подались в услужение к одной семье, Тройкам. Ее мать так и не выздоровела, они не смогли расплатиться с долгами, так что Люси и ее отец продолжали жить дальше с этой семьей. Как я поняла, обращались там с ними немногим лучше, чем со скотиной. Потом Люси приглянулась хозяйскому сыну. Я знаю, что иногда касты не имеют значения, но между Тройкой и Шестеркой слишком большой разрыв. Когда обо всем узнала его мать, она продала Люси и ее отца во дворец. Я помню, как она здесь появилась. Она только и делала, что плакала. Должно быть, они очень друг друга любили.