Что за странная алхимия происходит в средней школе? То, что через несколько лет ваша дочь из ребенка превратится почти во взрослого человека, и так достаточно сложно пережить. Но вы готовы к этому. Вы накупили кучу книг, прочитали много статей и посмотрели вместе с дочерью немало телепрограмм, чтобы понять, какие физиологические изменения ей предстоят. Но рука, которую она намеренно вынимает из вашей, глубоко шокирует вас. Ладно, подростки всегда с подозрением относились к публичным проявлениям привязанности, но вы-то не думаете о ней как о подростке. Почти десять лет вы ходили, держась за руку, – сначала в детский сад, затем в начальную школу. Как она так быстро поняла, что в этом месте быть самой по себе лучше, чем держаться за вас? Какие еще сигналы она получит здесь и будет ли она реагировать на них так же легко?

Внезапно вы осознаёте, что физиологические изменения пубертатного периода – только одна и, пожалуй, не самая тревожная часть этой новой стадии развития. Вы не уверены, что готовы. До этого момента жизнь вашего ребенка в значительной степени находилась под вашим контролем. Каким-то образом вы никогда до конца не осознавали, что это временное положение вещей; что ее стремление к независимости вытеснит зависимость от вас. У вас возникает сильное желание сгрести дочь в охапку и успокоить, пообещав всегда быть рядом. И вдруг вы осознаёте, что успокаивать здесь нужно вас. Ваша дочь идет впереди, оглядывается, чтобы помахать вам на прощание, с улыбкой, полной волнения и ожиданий. Вы выпрямляетесь, стираете беспокойство с лица и радостно машете в ответ. Вернувшись в машину, вы сможете дать волю слезам.

Что заставляет стремиться к самостоятельности?

За несколько дней до того, как мой старший сын должен был пойти в среднюю школу, я обнаружила его лежащим на кровати лицом к стене и в слезах. «Я не готов взрослеть», – тихо сказал он. Я знала, что в такие моменты лучше всего расслабиться и выслушать. Но у меня в голове роились миллионы вопросов. Он боится обычаев средней школы? Может быть, будучи хорошим спортсменом, он боится потерять статус местной звезды? В наследство от матери ему досталось неумение ориентироваться в пространстве – так может, он волнуется, что потеряется в большой незнакомой школе? Все это волновало меня, но это ли тревожило его? Я легла на кровать и задала самый открытый вопрос, какой сумела придумать: «Что случилось?» И, почти до крови прикусив язык, стала ждать.

Он не до конца понимал, почему он в тот день именно расстроился, а не волновался или нервничал. Но когда он заговорил, причины его опасений начали постепенно проясняться, и они не имели ничего общего с тем, что предположила я (потому я так часто повторяю: «Слушайте!»). Он уже побывал в школе, чтобы еще до начала учебного года выяснить, что где находится. Он шел с компанией своих близких друзей, поэтому не беспокоился о том, что будет чувствовать себя чужим, и был абсолютно уверен, что благодаря своим спортивным способностям попадет в баскетбольную команду. Его проблемы были совершенно другого порядка. Он беспокоился, что потеряет все прерогативы ребенка еще до того, как почувствует себя готовым стать подростком. У него больше не будет одного учителя по всем предметам, который был бы ему хорошо знаком. Он прекрасно понимал, что большинство детей ходят в среднюю школу сами или с группой других детей, а не с мамами. Он с нетерпением ждал, когда у него появится дневник, где он сможет отслеживать все свои задания, но знал, что родители не смогут принести ему забытую дома тетрадь с домашней работой. Главным образом ему не терпелось стать более самостоятельным, но в то же время он боялся потерять тесную связь с родными, характерную для нашей семьи. Пока я поверхностно описывала проблемы учеников средней школы в самых конкретных выражениях, он все глубже постигал суть нового периода. Возможно ли стать самостоятельным, не утратив тесных связей с семьей?

Мы все знаем, что задача родителей – помочь детям стать достаточно независимыми, чтобы жить самостоятельно. В конце концов, мы не всегда будем рядом, чтобы помочь им; рано или поздно им придется самим о себе позаботиться. Но с точки зрения ребенка, почему нужно отказываться от того, что дает ему поддержку, – от ласковых объятий, поцелуев на ночь, доверительных разговоров – в погоне за своим единственным и неповторимым «я»? Конечно, моему сыну было грустно, когда он готовился к переходу в среднюю школу. Он интуитивно чувствовал, что прощается с детством, чтобы вырасти таким человеком, каким он надеялся однажды стать. Есть много причин, почему младшие подростки стремятся к независимости. И самая мощная из них – образ будущей сильной, стабильной личности, способной жить взрослой жизнью. Обычно печаль превращается в гнев или отторжение как самый безопасный способ не втягиваться обратно во взаимозависимость матери и ребенка.

Очевидно, что стремление к самостоятельности начинается не тогда, когда ребенок переступает порог средней школы. Помните, как ваш ребенок выплевывал еду, когда уже наелся, как настаивал: «Я сам» – и как просил, чтобы с велосипеда сняли поддерживающие колеса, как только он научился кататься. Но у школьников средних классов этот эффект усиливается в несколько раз, и на то есть уважительные причины. Помимо возможности представить себя трансформированной, взрослой личностью, существуют как биологические, так и когнитивные изменения, заставляющие их стремиться к независимости.

Биология

В начале полового созревания «включается» гормональная система, и уровень гормонов сильно меняется[81]. Станет ли ваш ребенок более капризным, будет ли он меньше контролировать свои чувства и больше стремиться держать дистанцию? Да. Опять же, вы тоже наверняка будете заинтересованы в некотором дистанцировании от раздражительного, непредсказуемого подростка. Что интересно, у обезьян тоже есть пубертатный период, и ученые обнаружили ту же схему дистанции между матерью и ребенком, что предполагает наличие какой-то эволюционной основы в негативном настрое и конфликтности раннего подросткового возраста[82].

Перемены, характерные для полового созревания, неизбежно нарушают статус-кво, потому что растет пропасть между тем, как мы обращаемся с нашими детьми, и тем, как с ними обращаются во внешнем мире. Папа может спросить двенадцатилетнюю дочь: «Как сегодня дела у моей маленькой девочки?» Но то, как смотрят на нее мальчики, особенно те, что постарше, доказывает, что она уже не маленькая девочка. В средней школе ее уже можно отнести к разряду молодежи. Невинный вопрос отца служит для дочери лишь напоминанием, что не так давно ей больше всего на свете нравилось обниматься с ним.