— Я скорее смирюсь с тем, что моя дочь умрет или будет опозорена, лишь бы не видеть, как к ней прикасается такой, как ты, — шипит она. — Лучше ей попасть в бордель. — Баронесса уходит, говорит теперь громко, чтобы все слышали: — Ты можешь заработать несметное богатство, но эти деньги будут пахнуть пóтом. Босяк босяком и останется. Благородное происхождение не купишь.

* * *

Винченцо стоит неподвижно, Палермо вокруг него живет своей жизнью. Окна закрываются, смех затухает в стуке колес по мостовой. Кто-то смотрит на него с симпатией, кто-то сочувственно. Есть и такие, кто не скрывает презрения.

Благородное происхождение не купишь.

Он уходит с площади. Голова высоко поднята, спина прямая. Но тело словно налилось свинцом.

Кажется, все внутри него разбилось на мелкие осколки. Только унижение не позволяет упасть на мостовую.

Не дам себя в обиду, думает он.

Никогда.

* * *

— Что скажете? Как вам Йоркшир?

Бенджамин Ингэм сидит перед ним в кабриолете. Они говорят по-английски. Винченцо прижался носом к окну, рассматривает сельский пейзаж.

— Мне нравится. Но Англия совсем не такая, как я себе представлял, — отвечает он, оторвавшись, наконец, от окна. — Я думал, в вашей стране одни города. И еще удивительно, как часто здесь идет дождь, даже в августе.

— Дождь приносят океанские ветры, — объясняет Ингэм. — Здесь нет гор, которые им препятствуют, как на Сицилии. — Он разглядывает платье юноши и удовлетворенно кивает: — Мой портной отлично поработал. Одежда, которую вы привезли из Палермо, не подходит для местного климата.

Винченцо ощупывает сукно куртки: оно теплое, прочное, не пропускает влагу. Но больше всего его поразил хлопок, из которого сшиты рубашки. Он привык к сорочкам из грубой ткани, а эти — мягкие, ткань изготовлена на механических ткацких станках, которыми так восторгается Ингэм.

За время, что он здесь, Винченцо узнал больше, чем за год учебы. Все в этом путешествии было внове: необъятный пугающий океан, скалы французского побережья, редко радующее своим присутствием солнце. И фабрики. Много фабрик!

— По пути к моему дому в Лидсе заедем на одну из моих фабрик, — пообещал ему Бен по прибытии. — Текстильная фабрика с паровыми машинами. Сами увидите, что это.

Туда они и направляются.

Винченцо выходит из экипажа, и в нос ему сразу ударяет запах угля — терпкий, горький запах, разносимый северным ветром.

Рабочие суетятся вокруг груженых телег и покрытых брезентом ящиков.

Винченцо смотрит на кирпичные стены. Они простые, без штукатурки, без архитектурных излишеств. В центре — здание с большими воротами и трубой на крыше.

Подходит какой-то человек, приветствует Ингэма. Это управляющий, толстяк в куртке, которая, кажется, вот-вот лопнет на животе. Провожая их к воротам, он жалуется на сбои в работе двигателя.

Бенджамин успокаивает его, говорит, что они обсудят это позже. Кивает Винченцо, чтобы следовал за ним.

Входят внутрь.

Свист, стук, шипение и непрерывный скрежет где-то под самой крышей. Оглушительные звуки. Винченцо попадает в полумрак, в пекло.

Улавливает какое-то движение. Тела. Ему вспоминаются первые терцины из «Ада» Данте, которые он учил с доном Сальпьетрой: поэт видит печальные души в преддверии ада, они куда-то бегут, сталкиваются друг с другом, бесцельно мечутся, задыхаясь.

Когда глаза привыкают к темноте, он видит, что вокруг машин мелькают мужчины, женщины, дети всех возрастов. Их лица блестят от пота, на головах платки.

Бенджамин тянет его за руку.

— Здесь работает больше тридцати человек. Весь процесс упорядочен: сначала прядение, затем пряжа поступает туда, — он указывает в ту часть помещения, где светлее.

Винченцо смотрит на детей, которые чешут шерсть.

— Раньше они были обычными пастухами или ткали дома, — теперь у них есть твердое жалованье и крыша над головой.

Справа раздается какой-то шум. Винченцо видит механический челнок, снующий меж нитей утка и основы, как живой. Ему хочется потрогать нити, но он сдерживает себя, посмотрев на руки работницы: на ее пальце нет двух фаланг.

Винченцо чувствует, как по спине меж лопаток течет струйка пота. Он снимает куртку. В помещении очень мало воздуха. Как люди здесь работают?

Ингэм указывает на черные цилиндры, отделенные от рабочей зоны низкой стенкой. Оттуда доносится треск и шипение. Чем ближе к ним, тем удушливее становится жара. Лица рабочих раскраснелись, многие работают без рубашки. Кажется, они не замечают вошедших, однако в брошенных мельком взглядах Винченцо улавливает смесь насмешки и смирения.

Вот оно, сердце фабрики. Паровая машина — чудовище в черном панцире, лоснящемся от жира. Осторожно, почти благоговейно, Винченцо протягивает руку к одному из движущихся поршней. Он теплый, ладонь ощущает вибрацию. Кажется, это пульсирует его собственная жизнь.

* * *

Ингэм прав, когда утверждает, что на Сицилии ничего подобного не получится. В Англии рабочие не жалуются и не портят оборудование. Воды вдоволь, а главное, вдоволь и предпринимателей.

— Все зависит от того, как человек мыслит, — объясняет он уже в конторе после осмотра фабрики.

Им подают чай, какого Винченцо никогда не пробовал, — он пахнет цветами. Держит чашку, пытаясь следовать английскому этикету, отличному от простых нравов его семьи.

— Мало иметь деньги, чтобы открыть свое дело. Нужно понимать, куда двигаться, брать на себя смелость, развивать производство. Приведу простой пример. Из всех продавцов пряностей в Палермо много ли таких, чьи объемы продаж сравнимы с вашими?

— Немного, — признается Винченцо, — может быть, двое — Канцонери и Гули.

— А почему? Уверен, вы размышляли над этим.

— Они привыкли так работать из поколения в поколение, им достаточно того, что они делают. — Винченцо и сам часто задумывался над этим, и вот теперь его мысли облекаются в слова. — Они не верили, что способны на большее, поэтому…

— Довольствовались тем, что у них есть. Лавочка, путиеда.

Странно слышать сицилийское словечко, произнесенное с английским акцентом.

Ингэм потягивает чай, а Винченцо погружается в размышления. На мгновение в его мысли вторгаются воспоминания об Изабелле. Он прогоняет их прочь, вместе с перекошенным от злости лицом баронессы, которое трудно забыть.

— А что, если мы поставим такие машины на Сицилии? Разве мы не сможем снизить расходы? — настаивает Винченцо.

— И да и нет, — Ингэм ставит чашку на столик. Пора ехать дальше. — Я ведь тоже об этом думал. Придется ввозить станки, запчасти к ним. Не обойтись и без механиков… да и уголь здесь проще найти. В идеале было бы хорошо иметь в Палермо мастерскую, где делали бы подобные машины.