— Да. Винченцо должен посмотреть мир, узнать как можно больше. Вот увидишь, в Англии он забудет о своей баронессе.

Джузеппина качает головой. То, что ее сын, ее Винченцо, засмотрелся на такую девушку, расстраивает ее даже больше, чем полное опасностей путешествие.

— Он должен выкинуть ее из головы!

— Ну, хватит! — Иньяцио повышает голос. — Мы даже не знаем, так ли это. А если и так, он сам разберется. И путешествие ему пойдет на пользу. Давай-ка ужинать, у меня еще работа.

* * *

Ужин проходит в тишине.

Винченцо озадачен. Посматривает на мать, видит, что она нахмурилась, но не понимает почему.

После ужина они с дядей садятся за конторские книги.

Иньяцио разбирает долговые расписки. Винченцо составляет счета.

— Слишком многие не платят, — говорит Иньяцио. — Хорошо, что у нас магазин, ведь почти все оптовые поставщики разоряются. Войны, долги, холодная зима — попробуй выжить!

Словно в подтверждение его слов входит горничная, чтобы подбросить уголь в очаг. Год выдался холодный, 1817 год.

Иньяцио, поеживаясь, ждет, пока она выйдет.

— Да и с займом нужно надеяться на чудо, чтобы не понести убытки.

— Мы не одни такие. У всех дела идут плохо, — рассуждает Винченцо. — Сагуто тоже просил отсрочки платежа от имени тестя… если старик еще на что-то влияет. После того как его разбил паралич, всеми делами заведует старший сын.

— Сагуто — прихвостень. Его держат, потому что он женился на дочери старика, сам он — полное ничтожество. Собака, которая лает на бедняков и лижет ноги богатеев.

— Собака, да, но на нас не полаешь! Канцонери тоже в долгах. Им сейчас не до смеха.

— Половина Палермо в долгах, Виченци. А у другой половины — кредиты, которые они не могут погасить.

Винченцо не отвечает. Он продолжает подсчитывать и размышлять. Утром он ходил в бухту Кала. Пустая дорога. Там, где раньше были склады англичан, теперь закрытые витрины и запертые двери. На виа Сан-Себастьяно, где обычно продавали вино, трактирщик подметал пол в пустом зале.

После разгрома Наполеона Средиземное море было очищено от французов, и Сицилия утратила свое значение для англичан: теперь они могли торговать где, как и с кем хотели. Остров стал им не нужен. Порты опустели.

Палермо выглядел мертвым.

Возвращаясь назад, Винченцо прошел мимо лавки Гули. Из любопытства.

Лавка была пуста. Сам Гули стоял за прилавком и отрешенно смотрел в окно. Увидев юношу, он сплюнул на пол.

Поплюй-ка теперь! — думает Винченцо. Он ищет в стопке бумаг вексель, улыбается, вот он: подпись Гули, черным по белому.

Иньяцио приоткрыл окно, чтобы выпустить дым от жаровни.

— Мне не доводилось еще видеть, чтобы столько лавок закрывалось за такое короткое время. Даже Ингэм говорит, что у него гораздо меньше заказов…

— Еще бы! После того как ушли его соотечественники, торговля умерла. Им теперь никто не мешает, а у нас одни неприятности с неаполитанцами. — Винченцо качает головой. Слишком много перемен, слишком быстро наступили они.

Никто не смог помешать возвращению Бурбонов. Сицилийцы разделились: Палермо ненавидел Мессину; жители Трапани — союзника Мессины — ненавидели Палермо. Катанцы были сами за себя. Они могли сказать, что у них старейший парламент в мире, но совершенно не знали, что с ним делать. Их, сицилийцев, объединяло одно: неприязнь ко всему, что находилось там, «за маяком», за Мессинским проливом.

А потом случилась беда. Бурбоны вернулись в Неаполь.

Начиная с декабря 1816 года на все административные и военные должности на Сицилии назначались неаполитанцы. У Палермо не осталось ни власти, ни независимости. Обременительные пошлины, ограничения торговли окончательно подорвали его экономику.

Она и так в последнее время развивалась плохо, а тут остановилась совсем.

Винченцо закрывает конторскую книгу.

— В этом месяце расход больше, чем приход, но у нас есть векселя. — Он роняет голову на вытянутые руки, громко зевает.

Иньяцио неодобрительно косится на него. Винченцо бормочет извинения, выпрямляет спину. Дядя показывает ему счета, потрясает векселями.

— Мы не благотворительное общество. Хватит с меня отсрочек.

Они продолжают работать. Молча, плечом к плечу. Иногда Иньяцио кажется, что рядом с ним брат, и тогда он обращается к нему на калабрийском диалекте. Винченцо поднимает голову, во взгляде недоумение.

В такие моменты воспоминания сжимают Иньяцио грудь, и щемящая грусть наполняет сердце.

* * *

На следующее утро Винченцо, едва проснувшись, видит, что дядя уже собрался.

Иньяцио рассматривает кольцо матери, любуется, как оно сияет в дневном свете. Переводит взгляд на Винченцо.

Жаль, Розе Беллантони не довелось увидеть внука!

Иньяцио слышит, как Винченцо тихо ругается, склонившись над тазом с мыльной пеной. Салфеткой промокает кровоточащий порез под губой.

— Ну что? С утра пораньше нервничаешь? Дай сюда, я помогу.

Винченцо садится. Дает дяде бритву.

Рука у Иньяцио твердая, быстрая.

— Что с тобой происходит, Винченцо? — Он говорит тихо, чтобы Джузеппина не услышала. Ополаскивает бритву. Металл ударяется о керамику. — Что-то с тобой не то в последнее время. И мама тоже заметила.

— Так, ничего, дядя. — Винченцо отклоняется назад.

— Не шевелись, не то будет больно, — приказывает Иньяцио, придерживая подбородок племянника. — Что-то серьезное? Связанное с деньгами? Ты что-то скрываешь?

— Нет, не это.

Иньяцио проводит бритвой по намыленной коже.

— Женщина?

Винченцо колеблется. Затем едва заметно кивает.

— Понятно.

Парень краснеет.

— Осторожно, Виченци, выбирай, на кого засматриваешься! — Лезвие мягко скользит по подбородку. — И думай, что ты делаешь и с кем. Кровь у тебя молодая, кипит. Но смотри не наделай глупостей!

— Дядя, ты же знаешь, я уже не ребенок. — Винченцо смутился и помрачнел.

— Знаю. Но женщины могут лишить нас рассудка. А разум тебе еще пригодится. — Иньяцио закончил, вложил бритву в руку Винченцо. — Я жду тебя в магазине. Поторопись.

* * *

Изабелле Пиллитери шестнадцать лет, у нее черные волосы, сияющие глаза и лебединая шея. В ней есть грация, утонченность, темперамент, сочетающий в себе скромность послушницы и пылкую чувственность.

Красивая она. Очень.

Не одну голову в Палермо вскружила. Но она из обнищавшей семьи, потому что ее отец — мир его праху — был азартный картежник. Усадьба в Багерии, фамильные драгоценности — все забрали кредиторы. Однажды отца нашли в постели мертвым.