В 1379 году Андроник, осажденный в городе отцом, оборонялся месяц и, захватив заложниками мать и деда, бежал в Галату. В константинопольский Арбат, откуда генуэзцы экономическими средствами ставили новый, после крестоносцев, опыт латинского владычества над Византией. 1380 год не разрешил конфликта, в 1381-м отец простил наследника.

Коллизии между тремя долями суши подле устья московского Рожка не столь остры и очевидны.

Противоположный, правый берег Яузы, в ее петле, отлог настолько, что с высоты монастыря доныне можно видеть Кремль. Сперва принадлежавшее монастырю, правобережье позже присоединилось к Воронцову, личному уделу государей, с загородным летним домом Ивана III над Яузой, ниже Андроникова по течению. К тому Воронцову, которое при Грозном отойдет в опричнину вместе с Арбатом и, предположительно, получит имя Малого Арбатца.

Трапезная палата (справа) с церковью Михаила Архангела Андроникова монастыря. Фото 1969

В княжение Ивана III Андроников и Воронцово держали не только зрительную связь. Игумен Митрофан был государев духовник. Трапезная палата монастыря поставлена при Митрофане на средства самого Ивана, в числе последних строек государя, который не увидел окончания работ. Палата встроена в речную стену монастыря и смотрит сквозь нее на Воронцово, до сих пор отчасти остающееся парковым массивом, и на Кремль. В просветах между новыми домами еще видны Иван Великий и Архангельский собор, заложенные также Иваном III и оконченные также после смерти государя. Монастырская палата поставлена, как взгляд духовника на царственное чадо. В этом взгляде иносказан, снова отворен, продлен во времени потухший взгляд константинопольского ока. Ока старшего мира, старший взгляд. Тем временем Константинополь, как восточный Рим, уже пришел в Москву и стал Кремлем Ивана III.

О.А. Кадоль. Вид внутренней части Москвы. 1825.

Вид долины Яузы, снятый от предполагаемого места Воронцовского дворца

В конце XVI века царь Федор отдал Воронцово городу, даже позволив разделить его стенами Скородома (ныне линия Садового кольца). Считается, что поздняя усадьба Найденовых, стоящая на внешней половине разделенной территории, наследует участок государева дворца.

А.П. Боголюбов. Вид Москвы от дома Хлудова (впоследствии Найденовых).

На первом плане – пандус, поднимающийся к невидимому главному д

Определенно, что она наследует его градостроительный сюжет и зрительные связи: главный дом развернут на долину нижней Яузы и Кремль, теперь закрытые высокими домами, а спускающийся в парк от боковой стены крученый пандус оборачивает зрение хозяина через плечо, на монастырь за парком. Так и дворец Ивана III стоял между Москвой как новым Царьградом и монастырем как его старым знаком.

Берег за Золотым Рожком высок и крут, как берег под самим монастырем. Рожок стал южным рубежом петровской Яузы, нового царского предместья города. А в частности, Лефортова, приватно-царской доли этого предместья. Балка ручья и цитадель монастыря задерживают наступление Лефортова на подступе к Таганке.

Усадьба Строгановых за Рожком в сущности крайняя лефортовская. Ее главный дом, растянутый в длину, стоит к реке торцом, лицом к монастырю, как некая послепетровская заставка Лефортова перед Таганкой.

Без разговора о Лефортове, центре петровской власти, прото-Петербурге, неполон разговор о водных средокрестиях Москвы. Не потому, чтобы Лефортово было одним из них. А потому, что Петр считал его речной столицей.

Мечтая плыть в Москву из Петербурга по каналам, царь желал сойти на берег в Головинском саду, нынешнем Лефортовском парке. Вообразить фрегат, вошедший в поднятую Волгой Яузу и разбивающий мостки на страх стирающих баб.

Петр из Москвы бежал на Яузу, позднее в Петербург, как новый Константин из Рима. Но сознавал ли Петр связь средней Яузы как своего Царьграда с былым, соседним Царьградом в образе монастыря? С самой традицией такого символического устроения на Яузе?

Важно, что при Петре Андроников был патронируем Лопухиными. Трапезная церковь Михаила Архангела, сегодняшняя доминанта монастыря, устроена царицей Евдокией над фамильной усыпальницей. Ярусы храма суть ступени мытарств Лопухиной: между началом и концом строительства лежат десятилетия ее опалы, ставшие годами стилистических новаций в зодчестве. Придел в восьмерике был освящен во имя Митрополита Алексия, тезоименитого убитому царевичу. Так основатель монастыря принял страдательную сторону Лопухиных. Другой придел не удержал первого посвящения Петру и Павлу, знаково лефортовского и немецко-слободского.

Андроников остался вчуже Лефортову, как подлинный Константинополь вчуже мнимому, Санкт-Петербургу. Как осталась вчуже этим мнимостям Москва, в таком контексте олицетворенная царицей Евдокией и царевичем. Москва, которая и есть второй Константинополь, Рим же Третий.

Сколь вертикален Андроников с его ступенчатым собором, высокой лопухинской церковью и прежней колокольней, столь же Лефортово горизонтально. Как Москва, Андроников замышлен где-то высоко, превыше человека; как Петербург, Лефортово по-человечески умышленно.

От стен Андроникова ясно, что город за Рожком ложится в матрицу Галаты, города за Рогом. Что Лефортово, как и Галата, стало резиденцией царя бегущего и цитаделью внешней, западной традиции. И что бежавший царь едва ли новый Константин, если бежит через Рожок.

Лефортово, конечно же, не средокрестие. Хотя еще столетие после Петра царицы и цари пытались расставлять здесь атрибуты притязательности места. Над Яузой стоит екатерининский Дворцовый мост – уменьшенная копия Большого Каменного, бывшего над бродом при начале города. Мост тоже каменный и тоже арочный – приметы, перешедшие затем к Андроньевскому виадуку, словно ревнующему о своем, действительном, но позабытом средокрестии.

Константинополь в XVII веке. На переднем плане Галата. За ней – Золотой Рог