– Думаю, пора идти спать, – усмехнулся папа, глянув на меня. – Вы занимайте мансарду, а я лягу на первом этаже. Одеяла, белье помнишь где взять, дочка?

– Конечно, – ко мне вернулось беспокойство, и сонливость как рукой сняло. Ночь с Князевым в одной комнате – к этому я готова никак не была.

– Я могу лечь спать в другом месте, – сказал он мне, когда я поднялась в мансарду с бельем. – Скажите только где.

– В том-то и дело, что негде, – вздохнула я. – Не ляжете же вы на диване, когда папа спит за стенкой.

– Вы так нервничаете, нам же не впервой спать вместе. Вы у меня ночевали уже дважды, если не забыли, – Князев произнес это вроде в шутку, но с натянутой улыбкой.

– Помню. Но в одной квартире и на одной кровати – разные вещи.

– Я могу спать здесь, – и он показал на старое кресло-качалку. – Думаю, будет удобно.

– Оно ужасно скрипит, – я толкнула кресло за спинку, и в подтверждение оно издало противный скрип. – Да ладно, поместимся как-нибудь и на кровати. Она широкая. Я нашла два одеяла, так что…

– Соприкасаться не будем, – Князев усмехнулся.

– Именно, – кашлянула я.

Снова в голове всплыл наш поцелуй под яблоней. Может, сейчас спросить? Нет, теперь, в такой обстановке, это будет выглядеть двусмысленно, будто я на что-то намекаю, чего-то жду… Будто мне больше надо. И сам Князев молчит, не вспоминает. Черт, теперь это будет как больной зуб: дергать, пока не найдется подходящий момент, чтобы его удалить, то есть все выяснить.

Я не стала снимать футболку, решила спать в ней. Знала бы, прихватила пижаму! Теплую, закрытую. А так пришлось торопливо стягивать джинсы и со скоростью света нырять под одеяло. Князев этот маневр заметил, снова хмыкнул и стал спокойно раздеваться, словно его лично ничто не смущало.

– Вижу, вас развлекает вся эта ситуация, – заметила я, стараясь не смотреть на его обнаженную спину.

– Ну не печалит точно, – он улегся на другой стороне кровати и тоже накрылся одеялом. – Я давно не был за городом, на даче… Вот и наслаждаюсь моментом.

– А у ваших родителей нет дачи?

– Они живут в Подмосковье в частном доме.

– И вы не гостите у них, не ночуете?

– Крайне редко. У меня хорошие родители, но долго находиться с ними тяжело. Задушат заботой и нравоучениями.

– Неужели хотят вас поскорее женить? – усмехнулась я.

Но Князев ответил не сразу.

– Это уже пройденный этап, – сказал потом.

– Потеряли надежду? – уточнила я осторожно.

– Поняли, что счастье не в этом.

Он говорил загадками, но больше задавать вопросов я не решилась, уж слишком сухим и отстраненным стал его тон. А что, если Князев уже был женат? У него есть дети и вообще куча обязательств… Я никогда об этом не задумывалась, а сейчас вдруг стало нестерпимо интересно узнать о его прошлом.

– Милана… – раздалось внезапно в тишине.

– Что? – мое сердце от неожиданности сделало сальто.

Снова пауза, а следом:

– Нет, ничего, – скрипнула кровать. Князев повернулся ко мне спиной. – Давайте уже спать…

– Спокойной ночи, – прошептала я, испытывая необъяснимое разочарование, и натянула на себя одеяло повыше.

Странно, но этой ночью я все же спала, несмотря на все переживания и близость Князева. Сама не заметила, как провалилась в сон, а проснулась уже, когда рассвело. Князева рядом не было, на его месте, вытянувшись в шнурок, спала Китти. Одеяло аккуратно сложено на краю кровати, сверху подушка. Сам он нашелся внизу, в кухне, вместе с папой. Их приглушенные голоса я услышала еще на лестнице, когда спускалась в ванную комнату, и задержалась у кухни, правда, не стремясь быть обнаруженной.

– Знаешь, я до сих пор виню себя в ее смерти, – говорил тихо отец. – Сам кардиолог, а не смог вылечить сердце жены… Нет ничего страшнее чувства бессилия…

Это он о маме… На глаза сразу навернулись слезы. Зачем он рассказывает о ней?

– Вы же понимаете, что это не так, – отозвался Князев. – Вы сделали все, что могли, поэтому вашей вины здесь нет. И надо жить дальше. Ради себя, ради ваших дочек. Думаю, ваша жена не была бы рада, видя, что вы до сих пор страдаете.

Я ведь говорила ему всегда то же самое…

– Да, – папа тяжело вздохнул, – ты прав… И Милана мне постоянно это твердит, а я вот все никак… Не смирюсь. Ладно, хватит о грустном. Извини, что нагрузил. Поставь лучше чайник, пожалуйста, а то Милана сейчас проснется…

Я на цыпочках прошла в ванную и тихо прикрыла за собой двери. Покажусь им, когда умоюсь и причешусь. Ладно папа, но Князев… Не хочется снова представать перед ним растрепанной, уже который раз…

Когда я наконец появилась в кухне, меня уже ждал там накрытый завтрак. Эта яичница явно была делом рук папы: помидоры и много-много сыра, из-под которого едва виднелись яйца. У Князева же другой «почерк», более изящный, что ли…

– А вы уже поели? – спросила я, присаживаясь.

– Да, давно, ты что-то заспалась, – Князев усмехнулся и показал на пустую чашку.

– Это от избытка кислорода, – отец тоже улыбнулся. – После загазованного города свежий воздух всегда так действует на организм.

– И аппетит от него тоже прорезается? – уточнила я, быстро разделываясь с яичницей. – У меня он просто зверский…

– Может и от него, а может… – папа загадочно потянул паузу. – Я скоро не стану дедом, случаем?

– Нет, – я ответила излишне быстро и резко.

Князев на этот раз тоже не выручил меня, промолчал. Хоть бы в шутку перевел…

Отец заметил наше напряжение и сменил тему:

– Может, яблок пойди пособирай, Милана? Домой возьмешь. Пропадут же. Я себе уже набросал мешок.

– Да, сейчас схожу.

Я не стала это откладывать и сбежала из-за стола при первой возможности. Китти увязалась за мной и первая выскочила на крыльцо. Ступеньки у нас невысокие, поэтому она благополучно преодолела их сама, только на последней почему-то остановилась.

– Ты чего? – пожурила я, спускаясь за ней следом.

А она вдруг выгнула спину и зашипела, совсем как взрослая кошка.

– Что такое? – я проследила за ее взглядом – и сердце от страха подскочило к самому горлу. Прямо у крыльца, свернувшись клубком, лежала гадюка.

Я ужасно боялась змей, поэтому не сдержала визга. Сама удивилась потом, насколько пронзительным и громким он у меня вышел.

На крик мгновенно выскочили мужчины.

– Что случилось? – Князев оказался рядом первый, встревоженный, но собранный.

– Гадюка! – я дрожащей рукой показала на змею, которая уже начала отползать сама.