– Интересно.

– Я обнаружил ее в доме.

– Простите, как вы туда вошли?

Мой вопрос застал Жан-Феликса врасплох. Он быстро прикидывал в уме, что ответить.

– Ах да! Сейчас объясню. В дальнем конце сада есть калитка, которая ведет на улицу. Алисия ее очень редко запирала. А из сада я через черный ход вошел в дом, на кухню. Дверь черного хода тоже всегда незаперта… Знаете, вы больше похожи на детектива, чем на психиатра.

– Я психотерапевт, – мягко поправил я.

– А есть разница?

– Я всего лишь пытаюсь лучше понять душевное состояние Алисии. Что вы можете сказать о ее настроении в тот день?

– Она вела себя как обычно. – Жан-Феликс пожал плечами. – Ну, может, немного волновалась из-за выставки.

– И всё?

– Ее внешность и поведение никак не указывали на то, что через несколько дней она застрелит мужа, если я правильно понял ваш вопрос. – Жан-Феликс допил кофе, и тут ему в голову явно пришла неожиданная мысль: – Хотите взглянуть на некоторые из ее картин? Пойдемте! – Он быстро направился к двери, не дожидаясь меня, и взмахом руки пригласил за собой.

20

Я последовал за Жан-Феликсом в основное хранилище. Он подошел к огромному стеллажу, извлек оттуда одну за другой три завернутые в покрывала картины и закрепил на рельсе, оборудованном специальными крюками. Затем осторожно убрал с каждого холста защитную ткань.

– Вуаля! – И отступил в сторону, гордо представляя мне первую из картин.

Я увидел изображение, выполненное с типичной для Алисии фотографической реалистичностью. На холсте с точностью до мельчайших деталей была запечатлена авария, в которой погибла ее мать. Тело женщины безвольно лежит на руле. Она вся в крови. Не возникает сомнений: женщина мертва. Ее душа в виде большой птицы с желтым оперением, отделившись от тела, устремляется ввысь, к небесам.

– Ну разве не шедевр? – тихо произнес Жан-Феликс, глядя на картину. – Потрясающие цвета: желтый, красный, зеленый… Я прямо тону в этой радуге. Здесь столько радости…

Я бы не выбрал слово «радость». Возможно, «тревога»? Я не был уверен в своих чувствах относительно этой картины.

Мы перешли ко второй работе: Иисус на кресте, если я верно интерпретировал увиденное.

– Это Габриэль. Невероятное сходство, – прокомментировал Жан-Феликс.

На холсте и вправду оказался портрет Габриэля, которого Алисия изобразила в виде распятого на кресте Христа: из ран текут алые струйки, на голове терновый венец. Глаза не были опущены. Наоборот, они смотрели прямо на зрителя – немигающие, полные муки и безмолвного упрека. Они прожигали насквозь. Я подошел чуть ближе. Меня заинтересовал необычный предмет, привязанный к торсу Габриэля, – винтовка.

– Из этого оружия его и убили? – спросил я.

– Да. – Жан-Феликс кивнул. – По-моему, винтовка принадлежала Габриэлю.

– Алисия написала картину до убийства, верно?

– Примерно за месяц до трагедии. Пытаетесь определить, что творилось у нее в голове? – проговорил Жан-Феликс, показывая мне третью картину.

Третий холст был больше остальных.

– Эта – вообще нечто невероятное. Отступите немного назад, чтобы лучше видеть, – посоветовал он.

Я послушно отошел на несколько шагов, а потом взглянул на картину – и невольно усмехнулся. Передо мной висел портрет тетки Алисии, Лидии Роуз. Теперь стало очевидно, что именно так возмутило Лидию: нагая тучная женская фигура возлежала на крошечной кровати, прогнувшейся под огромным весом. Алисия изобразила тетку чудовищно, гротескно толстой. Жирная плоть изливалась из кровати и текла по полу, заполняя комнату, струилась и завертывалась, словно волны заварного крема.

– Господи, – выдохнул я. – Жестоко.

– А по-моему, очень забавно. – Жан-Феликс взглянул на меня с любопытством. – Вы знакомы с Лидией?

– Да, недавно я к ней наведался.

– Ясно. Вы аккуратно выполняете домашнее задание… А я ни разу не видел Лидию. Кстати, Алисия ее ненавидела.

– Да. – Я кивнул. – Это понятно по картине.

Жан-Феликс начал осторожно убирать холсты.

– А можно еще раз посмотреть «Алкесту»? – попросил я.

– Конечно. Пойдемте.

Я проследовал за Жан-Феликсом по узкому проходу, и вскоре мы очутились в дальнем конце галереи. Передо мной предстала огромная стена, на которой висела только «Алкеста». По-прежнему прекрасная и загадочная, ровно такая, какой я ее запомнил: обнаженная Алисия стоит перед мольбертом в своей мастерской. В ее руке кисть с кроваво-красным. Я стал рассматривать ее лицо на холсте. И вновь не смог уловить его выражение.

– Не могу расшифровать! – Я озадаченно нахмурился.

– Все верно. Смысл послания автора – как раз и есть отказ от всякой коммуникации. Эта картина – о молчании.

– Не совсем вас понимаю, – проговорил я.

– В любом произведении искусства кроется тайна. Молчание Алисии и есть ее секрет. Ее мистерия, в религиозном смысле. Вот почему она назвала картину «Алкеста». Вы читали Еврипида?

Я удивленно воззрился на Жан-Феликса.

– Нет? – догадался он. – Обязательно прочтите, тогда вы все поймете.

Я кивнул – и вдруг случайно увидел на холсте то, чего раньше не замечал. И склонился поближе, чтобы рассмотреть. На столе, на заднем плане картины, была изображена миска с фруктами – сбор из яблок и груш. На красных яблоках Алисия нарисовала крошечные белые точки, которые оказались маленькими вертлявыми червями, копошащимися внутри и поверх фруктов. Я указал на них.

– Это… – не решился договорить я.

– Да, – Жан-Феликс кивнул. – Опарыши.

– Потрясающе. Интересно, что они символизируют, – пробормотал я.

– Блестящая работа. Подлинный шедевр. – Жан-Феликс грустно вздохнул. – Знали б вы Алисию раньше! Я не встречал человека интереснее, – шепнул он, словно та могла нас услышать. – Большинство ведь неживые, понимаете? Бредут, будто во сне, и так всю жизнь… Зато Алисия была потрясающе живой! От этой женщины невозможно было отвести глаз! – Жан-Феликс окинул долгим взглядом обнаженную фигуру Алисии на холсте. – И невероятно красивой, – едва слышно произнес он.

Я вслед за Жан-Феликсом снова перевел глаза на изображение тела Алисии. Но там, где он усматривал красоту, я видел лишь боль. Видел ужасные раны и шрамы, которые бедняжка пыталась нанести сама себе.

– Алисия когда-нибудь рассказывала о своей попытке самоубийства? – Я спросил наугад, но попал в цель.

– Вы в курсе?.. Конечно, рассказывала.

– После кончины отца, верно?

– Она прямо разваливалась на кусочки. – Жан-Феликс снова кивнул. – Просто не представляла, как жить дальше – не как артист, а как человек. Алисия очень ранима. И когда отца не стало, она не вынесла. Это ее добило.