Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Они стояли по щиколотку в песке и кидали в море мелкие камушки. В это время уже никто не купался, и только две или три влюблённые парочки прогуливались вдоль берега, взявшись за руки. На Агате было короткое яркое платье из хлопка. Аля сунула его ей в чемодан перед самым выходом из подъезда. Агате оно жутко не нравилось из-за пёстрого рисунка, но, надев всего один раз, она не вылезала из него неделю. Это был какой-то материал из Индии. Лёгкий, супердышащий и невесомый, как пёрышко.
Данил стоял без футболки. От природы его кожа была куда более смуглой, чем у Агаты, а от того и загар получался не красным, а бронзово-золотистым. На солнце он не сгорал от слова совсем и, похоже, сегодня решил взять от Н*** всё. Вечерний воздух был уже не жарким, а душным, но это не смущало его ни капли. Отпуск Алексея Николаевича подходил к концу, и в последний день на юге Данил будто хотел нагреться на год вперёд.
При каждом бросании камушка Агата загадывала желание. Единственное и самое заветное. Такое, о котором не рассказала бы даже Але. Она мечтала быть для Данила всем.
Камни, ударяясь о воду, образовывали круги на воде. Круги расплывались по поверхности и долго не могли затихнуть, и, глядя на них, Агата пришла к удивительно философской мысли. Море такое громадное и глубокое, а всё равно реагирует на камушек. Камушек, в котором всего-то несколько граммов. Прямо, как человек, что огорчается из-за какого-нибудь слова, сказанного другим человеком.
– Письма? – Данил зажал в руке маленькую тёмно-синюю гальку, но так и не бросил ту в воду, а зачем-то спрятал в карман шорт. – Ты имеешь в виду по электронной почте?
– Нет, обычные. На бумаге и написанные от руки.
– Как в старину?
– Необязательно гусиными перьями, – попыталась пошутить она, – шариковой ручкой тоже будет нормально.
– То есть с марками и отправленные почтой России?
– Ну, да.
– Нет, – он покачал головой. – Письма в конверте я писать не стану.
– Почему?
– Долго и муторно. Мне ещё читательский дневник для Инны Владимировны заполнять. Не всё же у тебя скатывать.
– А если я попрошу. – И Агата, хлопнув ресницами, сложила руки в молитвенном жесте. – Ну, пожалуйста… Представь, как здорово будет их хранить. А потом мы достанем их лет через двадцать, тридцать или сорок и покажем…
На последнем слове она вовремя сжала челюсти. Нет, о внуках пока явно говорить не стоит. Мужчины разговоров о долгосрочных планах не любят. Об этом буквально позавчера ей очень прозрачно намекнула мать.
– Кому это?
– Да никому. – Агата поспешно махнула рукой. Вышло неубедительно. Но это было уже неважно. – Сами потом посмотрим. Вон Але постоянно кто-то пишет. И она пишет в ответ. Я пару раз видела, только она, заметив меня, сразу бумагу убирает.
– Может, у неё есть поклонник.
– У Али? Она же старая. Ей почти шестьдесят.
– Ты не поверишь, но когда-то она тоже была молодая.
– Ну, это когда было... – И Агата приставила руку ко лбу, изображая козырёк. – Ну так что, напишешь мне?
– Только не в этом году. Давай в следующем. А пока я поучу орфографию с пунктуацией. Разберусь, чем отличается эпитет от оксюморона. Может, даже какие-нибудь необычные метафоры вызубрю.
Агата прыснула. Данил обнял её и прижал к себе. Солнце окончательно доело море, и на землю опустились прозрачно-фиолетовые сумерки. Впервые за две недели Агата почувствовала смущение. Она уже не раз видела Данила без футболки, а чаще вообще в одних плавках, но в такие моменты рядом с ними всегда было полно народа, сейчас же они стояли совершенно одни.
Выйдя на крыльцо, Анна Георгиевна окликнула их по имени. Приближалось время ужина, и Агата заспешила к пляжному душу, чтобы ополоснуть ноги и надеть босоножки. Данил забрал с ближайшего лежака опалового цвета футболку и, особо не торопясь, просунул в неё руки и голову. Агата с досадой потёрла нос. На смену её смущению пришло разочарование. Она хоть и краснела, но любила смотреть на его подкаченные руки и рельефный живот.
Никто из туристов в «Дикой чайке» сегодня не ужинал. Кто-то ушёл в соседнюю шашлычную, кто-то уехал в Симферополь, кто-то перекусывал готовой едой в номере. За столом сидели только Агата, её мать, отчим и Данил с родителями.
Алексей Николаевич благодарил Анну Георгиевну за гостеприимство. Как всегда тихо и ласково. Лариса Сергеевна поддакивала мужу. Ещё тише и ещё ласковее. Агата удивлялась: как вообще у таких скромных и немногословных людей родился настолько говорливый сын. Порой её мучило страстное желание познакомиться с Павлом и понять, какой на самом деле он: такой же, как Даня, или всё же похожий на родителей? Впрочем, она могла биться об заклад, что слова «спасибо», «пожалуйста» и «извините» встречались в лексиконе Павла, так же часто, как и у этой троицы.
– Завтра я хочу тебя проводить.
Алексей Николаевич и Лариса Сергеевна рано ушли спать. Анна Георгиевна набрала им в дорогу целую корзину персиков, и Лариса Сергеевна очень сильно боялась их не довезти. Данил и Агата по обыкновению стояли на пролёте между этажами и никак не могли пожелать друг другу спокойной ночи.
– Не надо. Папа уже такси заказал. Машина приедет около пяти утра.
– Я всё равно вас провожу.
Данил ещё никуда не уехал, а Агата уже скучала. До её отъезда было целых три недели, да ещё и мама «обрадовала» за ужином, что через два дня к ним привезут Артура. Сына Вадима. Дней на десять, а может, и больше. И Вадим хочет познакомить его с матерью. Где теперь жила мать Вадима, Агата не представляла. Он привозил её в «Дикую чайку» всего единожды. Ею оказалась маленькая, абсолютно седая старушка, скрученная ревматизмом. С Агатой она в тот день даже не поздоровалась и из-за глухоты, скорее всего, приняла девочку за помощницу по хозяйству.
– Лучше выспись.