желание дать анализ русского общества, создать своего рода миниатюрную „Человеческую комедию". Просматривая советское издание Чехова, где его рассказы и повести напечатаны в хронологическом порядке, приходишь к убеждению, что эта заключительная серия его начинается с рассказа, озаглавлен­ного „Бабье царство" .... В каждой из последующих его повестей мы находим изобра­жение семьи или небольшого круга людей, типичных для какой-либо определенной со­циальной группы ... Таким образом, если читать повести п рассказы последнего

«ЧАЙКА» НА АМЕРИКАНСКОЙ СЦЕНЕ (КАРТИНА ИЗ 4-го АКТА) Постановка Норрпса Хаутона в «Phoenix Theatre», Нью-Йорк, 1954 г.

 

периода вместе с поздними его пьесами, то можно получить представление об анато­мической структуре русского общества конца девятнадцатого века и накануне рево­люции 1905 года в восприятии и оценке Чехова» ш.

Разбор чеховских пьес и рассказов, главным образом с точки зрения влияния Чехова на западных писателей, можно найтп в интересной книге профессора английской литературы при Колумбийском университете в Нью-Йорке — Дороти Брюстер. В своей работе 112 Брюстер рассматривает литературные взаимоотношения между Россией и Западной Европой, а также влияние Чехова на американских драматургов. По мнению Дороти Брюстер, пьесы Поля Грина и Клиффорда Одетс перекликаются с пьесами Чехова, и в качестве примера она сравнивает концовку «Потерянного рая» Одетса с финалом «Вишневого сада». «Неудивительно, что и „Дом Коннели" Поля Грина и „Потерянный рай" Одетса, изображающие упадок семьи, принадлежащей к среднему сословию, называют „чеховскими пьесами". Точнее же говоря, с тех пор, как Чехова узнали в Америке, как театры стали ставить его, а критики толковать, чеховская драма, рисующая постепенное разложение определенного сословия и отпаде­ние традиции, с ним связанных, сделалась эталоном для американского драматурга,

имевшего возможность наблюдать подобные же явления в Нью-Йорке или на Юге» 113.

в 1954 г. по случаю пятидесятилетия со дня смерти Чехова заметки Брюстер были перепечатаны в журнале «Masses and Mainstream» 114, в том же номере, в котором шла статья советского критика В. Ермилова о Чехове п5. Через несколько месяцев этот же журнал опубликовал статью Джона Лоусона «Драматургия Чехова — вызов драма­тургам» пв. Автор дает в ней главным образом социологический анализ творчества Че­хова. Лоусон утверждает, что влияние Чехова на американский театр было основано на ложном толковании Чехова как пессимиста. По мнению же Лоусона, вся чеховская драматургия основана на убеждении, что в человеке заложено стремление к обществен­но-полезной деятельности и что сам Чехов был настроен оптимистически относительно будущего общества, в котором человеческой личности суждено достигнуть полного расцвета. Лоусон отмечает влияние Чехова на ряд американских драматургов, в особен­ности на Клиффорда Одетс («Проснись и песни пой!» и «Потерянный рай») и С. Н. Бер- мана («Конец лета»).

в пятидесятых годах появилось много новых чеховских постановок. и мая 1954 г. в нью-йоркском театре Phoenix состоялась премьера «Чайки», поставленной Норрисом Хаутон (Norris Houghton), театральным деятелем, уже много лет проявлявшим интерес к русскому театру и опубликовавшим серьезный труд о советском театре 1930-х годов. Перед спектаклем Норрис Хаутон заявил, что в своей постановке он пытался дать американскому зрителю новую трактовку пьесы,основанную на трактовке Магаршака117, не той, что была общепринята на английской и американской сцене, а также в ранних постановках Московского Художественного театра, где Чехова понимали как пес­симиста, а пьесы его — как трагедии. Традиционное деление на трагедию и комедию,— сказал Хаутон,— неприменимо к «Чайке», ибо она не принадлежит ни к тому, ни к дру­гому жанру. «Она соткана из той же материи, что и сама жизнь. И как в жизни, в ней смех и слезы распределены более или менее поровну» П8.

Брукс Аткинсон, рецензировавший спектакль, не дал особенно высокой оценки игре актеров, зато пришел в восторг от самой пьесы, сравнивая ее с «Гамлетом» по силе выражения общечеловеческих свойств, по изображению «нерешительности и морального паралича, поразившего современного человека» ue. Многие критики, впрочем, остались недовольны трактовкой, предложенной Хаутоном; так, Джон Мейсон Браун нашел, что в этой постановке отсутствует связность и пропадают тонкие чеховские нюансы 120, а Уолкотт Гибб назвал постановку «собранием причудливо враждующих между собой стилей», производящим подчас впечатление «чудовищной пародии»124.

Может быть, наиболее чуткая и значительная оценка пьесы принадлежит перу Джона Мейсона Брауна, который писал: «Надо полагать, что в жизни люди никогда не говорят, как чеховские персонажи. Хотя фразы, которыми они обмениваются, встре­чаются и в обыденной речи, в пьесе они служат иным целям и строятся по иному плану. Глазом клинициста Чехов схватывает все, что лежит на поверхности, однако интере­сует его лишь то, что скрыто в глубине. Реализм на сцене всегда был иллюзией. Когда Чехов стал к нему прибегать, реализм сделался иллюзией иллюзии. Собственно говоря, он преобразовался в новую форму (...) Реализм этот был нов и по самим явлениям, которые вскрывались, и по подходу к ним, он был новым по заключенной в нем поэзии, маскировавшейся под прозу; нов по стилю и масштабам» 122.

В 1955 г. в одном из театров «не на Бродвее» открылся «чеховский цикл». Режис­сер Дэвид Росс (David Ross) использовал переводы Старка Янга, задумав этот цикл как своего рода чеховский фестиваль, в котором он намеревался нанести удар тому, что он называл «американской чеховской традицией», т. е. взгляду на пьесы Чехова, как на «драму, насыщенную кисло-сладким русским мраком (...) с непременным добавле­нием высокой символики, обычно недоступной пониманию публики» 123. Цикл открылся 25 февраля новой постановкой «Трех сестер». Брукс Аткинсон писал, что и пьеса, и по­становка, и новый перевод, который ему понравился, показывают «чеховское отношение к жизни, легковесность иллюзий, бездейственность, победу буржуазного цинизма над дворянской деликатностью, пустоту расплывчатых мечтаний о будущем, бессмыслен­ность дворянского кодекса чести, жестокость бездумных общественных отношений

«ЧАЙКА»

Программа спектакля B«4-th Street Theatre», 4ТН STREET THEATRE

Нью-Йорк, 1956—1957 гг.

 

Ike £еа (jul!

THE FOURTH IN A CYCLE OF" FOUR CHEKHOV PLAVS 1956-1957 SEASON

(...) 11 вместе с тем у Чехова было представление о том, какой прекрасной могла бы быть жизнь, если бы люди научились думать» 124.

Эрик Бентлп (Eric Bentley), профессор драматической литературы в Колумбийском университете, давший рецензию на постановку в журнале «New Republic», пришел в восторг от самой пьесы: «Современность не знает более прекрасной пьесы, чем „Три сестры " (... О Чехове можно сказать, как о Шекспире, что он был человеком „ открыток и щедрой души"— а такую формулу никому не пришло бы в голову применить ни к нашим