– Прекращать дело будете не вы, а судебный следователь. Столичные нувориши сумеют с ним договориться. Нас даже не должно интересовать, как именно они это сделают.

– Но…

Полицмейстер разгорячился. Было видно, что предлагаемая махинация ему совсем не по душе.

– Генрих Иваныч, Обергауз обворовывает их, им и решать, как его наказать. Зато мы поймаем государственных служащих, которые много лет участвуют в хищениях. Им пощады не будет. А Обергаузу от имени пайщиков пообещают, что новым владельцам о его проделках не скажут. Пускай иноземцы сами думают, оставлять его на должности или нет.

Азвестопуло хохотнул:

– Да уж! Если пайщики сейчас расскажут покупателям, как их обворовывает собственный управляющий, то продажа может не состояться! Или цена упадет. Вот они и готовы простить воришку. Выйдут из дела с прибылью, а там хоть трава не расти…

Лыков продолжил:

– Нам такая сделка тоже выгодна, поскольку управляющий сдаст заодно и Графа Платова. Ведь он с ним в стачке[83], бандит представляет здесь «ивана иваныча», крупного покупателя.

Татауров задал разумный вопрос:

– А согласится ли Обергауз, поверит ли нашим обещаниям? Мы же не хозяева. Или хозяева примчатся для такого разговора? Наследники Асташева лично прикатят?

– Двадцать шестого августа сюда приезжает товарищ министра внутренних дел тайный советник Лыкошин. Он вместе с губернатором посетит Березовский завод. Официальная цель визита Лыкошина – инспекция крестьянских учреждений. Наделение мастеровых землей, переселенчество, расширение прав волостного правления. На самом деле он привезет управляющему предложение из Петербурга. Озвучит его в присутствии губернатора и даст гарантии. Думаю, такому предложению управляющий поверит. Потом высокие чины уедут, а мы поймаем жуликов. С поличным.

Екатеринбуржцы молчали, обдумывая услышанное. А Сергей спросил:

– Что, если мы изловим Графа Платова сами, до сделки двадцать шестого августа? Через моего приятеля Парамона, к примеру.

– Изловим сами – очень хорошо. Для нас цена сделки снизится. А для пайщиков – нет. Пусть разбираются со своим подчиненным без нас, я готов отпустить его с миром.

– И с украденным золотом, – напомнил полицмейстер.

– Пускай, – рубанул ладонью воздух статский советник. – Это их золото. Разделят ли они его пополам, или конфискуют, или простят и дадут Обергаузу как выходное пособие – им решать. А мы выжжем язву хотя бы в одном горном округе. Ведь инженер с исправником, спасая свою шкуру, сдадут следствию других воров. И уж совершенно точно – Графа Платова.

Полицейские стали готовить сложную операцию. На календаре было 10 августа. Они знали, что воровской триумвират собирается в первых числах каждого месяца. Обычно это происходило в доме начальника завода, который напоминал собой крепость и был набит прислугой. У Татаурова имелся освед в конторе товарищества, но не в доме. А без изменника внутри в крепость не попасть! И неимеющий чина начал искать подходящего человека. Задача облегчалась тем, что этот агент не должен был открыть дверь в нужный момент или размещать в задних комнатах засаду. Лыков надеялся, что это сделает сам Обергауз после беседы с Лыкошиным 26 августа. Но приглядывать за управляющим до решающего дня все равно надо. И так, чтобы не насторожить его. Как в течение месяца накапливается драгоценный металл? Где именно он хранится? Как воры обмениваются между собой сообщениями? Куда приходят за золотом покупатели? Кто и как увозит его в столицу? Где хранится до дележа заработанный куш? У сыщиков была масса вопросов, на которые к 26 августа надо иметь ответ. Иначе Обергауза не прижать.

Проводить такую важную операцию без ведома уездного исправника было не законно. Пришлось посвятить его в планы городской полиции. Исправник, надворный советник Ключников, оказался пожилым и добродушным человеком, выслуживающим усиленную пенсию. Говорить с ним о серьезных делах не получалось, кроме того, Лыков боялся утечки. Он вынужден был держать старика в неведении насчет главных подозреваемых, поскольку тот два раза в неделю винтил с ними в Общественном собрании.

Алексей Николаевич поручил постановку наблюдения столоначальнику, а сам занялся приятелем Азвестопуло. Парамон Иванов сидел в уездной тюрьме на краю города, возле тракта на Красноуфимск. Из двадцати его сокамерников двое были осведомителями полиции. Оба стали набиваться новенькому в друзья. Бывший фельдшер сразу же, чтобы поднять свои фонды, заговорил о Шелашникове. Они-де приятели, совсем уж было сговорились о важном деле, и вот незадача. Выпил случайно водки с человеком, а тот оказался убивцем в розыске…

Через несколько дней один из осведов объявил, что его отпускают на похороны отчима (тот действительно упился до смерти). Взад-вперед и под конвоем, но все равно выход на волю. Понятно, что на поминках конвойный напьется чернее государевой шляпы, равно как и скорбящий пасынок. Не надо ли чего принести? Хмельной надзиратель может, к примеру, прихватить со стола пару бутылок водки. Одну себе, вторую для камеры. Его же не обыскивают.

Публика весьма заинтересовалась предложением. Целый день все только об этом и говорили. Два жоха попросили бросить по пути письма в почтовый ящик, и освед согласился. И уже ночью, после поверки и молитвы, к нему подошел Иванов и тоже попросил взять на волю письмо.

На другой день эту цидульку разбирали Лыков с Азвестопуло. Их инкогнито теперь выглядело странно. Алексей Николаевич общался с чинами городской полиции под своим именем, но вроде бы только с теми, кто требовался для дела. Штат управления был немногочисленным: полицмейстер с помощником, два чиновника, пять канцелярских служащих, десять околоточных надзирателей, шестнадцать старших городовых и семьдесят четыре младших. Вскоре по приезде командированного все чины полиции знали о нем, хотя и не были посвящены в детали его задания.

Азвестопуло продолжал таиться. После того как его «арестовали» и вскоре отпустили, он переехал на Пушкинскую, 7, в меблированные комнаты «Славянский базар». Питерец сбрил усы, оделся купцом и сменил походку на медленную вразвалку. Артистичный от природы, грек так переменился, что шеф с трудом узнавал его. Сергей, по выражению Лыкова, состоял в запасе. Поручить ему было нечего, иначе инкогнито совсем провалится, и коллежский асессор шлялся по городу и покупал уральские самоцветы.

Наконец Рупинский предъявил командированным перечень добытчиков платины. Все они и впрямь находились далеко от Екатеринбурга. Самым большим оказался Крестовоздвиженский прииск наследников графа П. П. Шувалова в Лысьвенском горном округе. Пять тысяч рабочих! И все гребут платину лопатой… В прошлом году официально добыли семьдесят семь пудов. А неофициально? Заключала справку многозначительная пометка: содержание драгоценного металла в сырой породе самое большое на Урале и достигает восьмидесяти четырех процентов!

Вторым значился прииск в Нижнетагильском округе, его разрабатывало акционерное общество, которое так и называлось – «Платина». Две с половиной тысячи добытчиков, под которых хозяева выстроили целый поселок – сорок восемь домов