Мое имя.

Они кричат мое имя.

– АНА!

_______

Дрогнув ресницами, я медленно открываю глаза. Яркий свет ослепляет, громкие звуки оглушают. Иезекииль стоит на колене рядом с моей постелью, переплетя наши пальцы. От аппаратуры, расположенной возле, доносится тихий сигнал, повторяя каждый удар моего сердца.

– Я думал, что потерял тебя, – шепчет он.

Потом замирает, склонив голову. И тут же, одним неуловимым движением, Иезекииль вскакивает и удаляется в угол комнаты, где замирает, сложив руки за спиной. До меня доносится звук шагов, дверь распахивается, и входит мужчина с широко распахнутыми глазами и радостной улыбкой.

– Она пришла в себя?

– Только что, сэр, – отвечает Иезекииль.

Мужчина торопливо подходит к моей кровати и берет меня за руку.

– Ты меня видишь, Принцесса?

Я моргаю, зажмуриваюсь, моргаю снова. Замешательство и боль.

– …Отец?

– Моя красавица. – Его глаза наполняются слезами, он встает на колени рядом с кроватью, прижимает мою кисть к своим губам и повторяет слова Иезекииля: – Я думал, что потерял тебя.

Я лежу в белой комнате, в мягкой белой постели. Здесь нет окон, воздух на вкус как металл, и жужжат машины. Все тело болит. Комната кружится, и я едва шевелю языком.

– …Где я?

– Ш-ш-ш, – шепотом говорит отец, сжимая мою руку. – Все хорошо, Принцесса. Все будет хорошо. Ты вернулась. Ты снова с нами.

Папина голова обмотана бинтами, вокруг глаз темные круги. Кожа на его лице покраснела, как будто опаленная огнем, и вдруг я вспоминаю. Шаттл. Взрыв.

– Я… что…

– Ш-ш-ш, тихо, тихо.

– Кто-нибудь еще пострадал? – охрипшим голосом спрашиваю я, слыша громкий стук собственного сердца.

Папа отводит глаза.

– …Грейс?

Он вздыхает. Я вижу, как Иезекииль опускает голову.

– О, нет, – выдыхаю я.

Бедная Грейс.

…Бедный Габриэль.

Как он будет жить без нее?

– Мне очень жаль, Принцесса, – говорит отец. – Я был слеп. Но теперь мои глаза открылись. Эта атака была спланирована внутри «Гнозиса». Они не понимают, чего я хочу добиться. И никогда не поймут. Так что я предпринимаю меры, чтобы такое больше не повторилось.

Голос у папы мрачный, а глаза еще мрачнее. Меня пугает выражение его лица, и на секунду мне даже кажется, что я совершенно его не знаю.

Это не моя жизнь.

Это не мой дом.

Это не я.

– Отец…

– Отдыхай. На сегодня достаточно.

Он нажимает кнопку на стоящей рядом со мной машине, и тут же что-то холодное вливается в мою руку через капельницу на запястье. Я смотрю на Иезекииля. Мне отчаянно хочется обнять его. Хочется, чтобы мы снова были вместе, вдали отсюда, вдали от всего этого. Но он стоит неподвижно, как статуя. Засыпая, я слышу папин голос, его клятву, произнесенную сквозь сжатые зубы.

– Никому не позволено поднимать руку на моих детей. Никто больше не причинит тебе вреда, Ана. Я обещаю.

И я вспоминаю.

Ана.

Меня зовут…

– Меня зовут Ана Монрова, – выдохнула она.

Девушка, что стоит на четвереньках под водами черного океана.

Металлический маленький человечек изумленно смотрел на нее своими пластиковыми глазами.

Прекрасный парень, который вовсе и не человек даже, молча наблюдал за ней.

Она опустила голову.

На языке был привкус пепла.

Пепла и лжи.

– Меня зовут Ана Монрова…

Она очнулась в кромешной тьме.

Светящиеся зеленые пятна. Низкий гул. Звуки глухих ударов, эхом отдававшиеся от стен вокруг. Лемон Фреш поморщилась, сплюнула, ощутив на языке привкус нефти. Она лежала на чем-то мягком, руки и ноги обволакивала полупрозрачная смола. Ее подташнивало, в животе словно летали жирные мухи.

Воспоминания были похожи на фотокарточки с кровоподтеками по краям. Она помнила бойню с Братством и парнями с Фридж-стрит. Девушку-репликанта, которая, словно ангел смерти, спустилась с небес и разнесла убегающих подонков на мелкие клочья по всему двору. Невероятный побег со Свалки.

Все остальное было как в тумане.

Лемон понятия не имела, где находится. Не знала, что случилось с ботом-убийцей (зад у него, кстати, был что надо), куда подевались Иви, Крик и Кайзер. Да и дедушка тоже.

Дедушка.

Глупо было называть так мистера Си. Она знала его всего лишь год. Но он был добр к ней, хотя в этом мире доброта всегда имела цену. Мистер Си дал ей крышу над головой, в то время как какой-нибудь подонок предложил бы свою кровать. За те пятнадцать лет, проведенные в этой вонючей дыре под названием Свалка, Сайлас и Ив были первыми, кто ничего не требовал от нее взамен.

Как ни странно. Потому что она-то только и делала, что пыталась использовать их.

Лемон не понаслышке знала, что такое тяжелая жизнь, с младенчества ошиваясь на улицах Лос-Диаблоса. Где-то год назад, зависая в компании такого же сброда из трущоб, она уловила обрывки разговора об одном старике, который творит чудеса с техникой. В народе его называли «механический гений». Говорили, что он может починить даже небо. Решив, что такой важный господин может иметь при себе нехилую сумму, Лемон выследила Ив и Сайласа через Сеть. Улучив подходящий момент, она срезала карман старика, и через секунду в ее грязную ладонь упали три блестящих кредстика[16].

К сожалению, обрадовавшись такой неслыханной удаче, Лемон замешкалась. Ив заметила ее и схватила за воротник. Лемон сопротивлялась, нанесла той несколько ударов и вырвалась, оставив Ив с разорванным пончо в руках.

Лемон решила, что ей все удалось. Но она не подумала про Кайзера. Девчонка просто не знала, что блитцхунды могли даже по маленькой крупице ДНК выследить человека в радиусе тысячи километров.

Они отыскали ее в каком-то вонючем углу в Бэрроузе. Лемон свернулась калачиком под крышей из картона, крепко прижимая к груди кредстики, словно мать новорожденное дитя. Ее разбудило рычание блитцхунда. Старый Сайлас Карпентер оглядел грязные, убогие трущобы и заговорил с ней голосом, которым, должно быть, говорят отцы со своими дочерями: