Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта попытка оторваться от настоящего момента ощущается как напряжение тела и ускорение дыхания. Асаны и пранаяма учат нас быть чувствительными к ограничениям такого рода и смягчают процесс восстановления связи с настоящим. Мы понимаем, что побег от настоящего требует усилий, а возвращение происходит совершенно непринужденно. Быть здесь намного проще.
Тот факт, что побег от настоящего требует усилий, проливает новый свет на практику асан и пранаямы и объясняет учение дзен, согласно которому принять правильную позу означает правильно настроить свой ум. Поддерживаемый телом и дыханием, ум находится в ниродхе, а тело лишено того напряжения, которое мои учителя называют ограниченным состоянием желания, нежелания и заблуждения. Тогда ум обращается к внешним или внутренним раздражителям, ограничивая себя привычной реакцией на них. Этого не должно быть. Так должно быть. Я хочу этого. Я не хочу вот того. Эти умственные ограничения так же сказываются и на теле, и на дыхании. Ум может считать, что это – обычное дело, но тело лучше знает, как ощущаются эти ограничения.
Чем больше мы практикуемся, тем больше понимаем связь между ограниченными состояниями и нашим страданием. Непринужденно сидя и дыша, мы замечаем, что ум цепляется за что-то, и вместе с этими зацепками приходит ограничение тела и дыхания. Чтобы вернуть себе связь с настоящим, мы можем оторвать ум от того, за что он зацепился, но проще переключиться с мыслей на ощущения, используя знания, полученные от асан и пранаямы, чтобы вернуть телу непринужденный подъем, а дыханию – непринужденную глубину. Когда это начнет получаться у нас во время медитации, мы начнем видеть проявления этого в своей повседневной жизни. Сбросив ограничения, мы возвращаемся к своему телу, своему дыханию и настоящему моменту и осознаем, что у нас есть возможность выбирать, хотя мы думали, что лишены ее.
Страдание – это не однородный опыт. Его можно сравнить с повторяющейся время от времени игрой в чехарду, в которой ум прыгает из одного ограниченного состояния в другое. Я хочу, чтобы это произошло. Я не хочу, чтобы произошло вот то. Этого не должно было произойти. Я надеюсь, что это произойдет. Если мы не ограничены конкретным результатом, например как не опоздать на работу, мы начинаем мучиться от смутных тревог и надежд. То, что сегодня определяется как проблема с образом тела, на самом деле является затяжным пребыванием в ограниченном состоянии вокруг неприятия того, что, как нам кажется, мы имеем, и желания получить то, чего, как нам снова-таки кажется, у нас нет. Мы называем это стрессом и считаем его причиной постоянно растущего списка наших болезней. Для меня это все имеет значение. Использование своего ума, сердца и тела для того, чтобы держаться за что-то, чего на самом деле нет, заканчивается плохо.
Мои дети любят игры, в которых надо кого-то ловить или ловят их самих. Восьмилетние друзья моего сына придумали игру с ярлыками, где каждый отмеченный ярлыком становится зомби и может отмечать других. Игра продолжается, пока все, кроме одного, не станут зомби. Тот, кто остался, становится первым зомби в следующей игре. Дети постоянно играют в эту игру и никак не могут наиграться. Они всегда определяют безопасную зону, в которую можно отступить, если игра стала слишком интенсивной и игроку нужно отдышаться. Йога обеспечивает тем взрослым, которые уже наигрались в свою чехарду и нуждаются в передышке, безопасную зону. Она называется реальностью. Чтобы получить доступ к этой зоне, нам нужно настроить свой ум на настоящий момент, осознавая свое тело, свое дыхание и этот момент.
Я провел год, работая в отделении злоупотребления различными веществами в Кембридже (штат Массачусетс). Я входил в команду врачей, медсестер и консультантов, в распоряжении которых было от недели до десяти дней. За это время мы должны были подобрать безопасные с точки зрения медицины средства, чтобы очистить человека от того, к чему он пристрастился, и помочь ему составить план дальнейших действий на пути к исцелению. Одной из моих обязанностей в качестве консультанта было проведение вводного опроса, как только пациент выздоравливал настолько, чтобы отвечать на вопросы в течение часа. Этот опрос был первым шагом, необходимым для комплексной оценки, он помогал нам понять, как именно мы можем помочь. Это было очень ответственное задание, и я относился к нему со всей серьезностью, ведь материалы этого опроса в дальнейшем попадали в руки профессионалов с двадцатилетним стажем, которые читали все это и формировали собственное мнение, отчасти основываясь на моих записях. Опрос начинался с того, что пациент с моей помощью составлял генограмму, которая указывала, кто из членов его семьи страдал от зависимостей, кто общался с зависимыми людьми, у кого были психические заболевания. Кроме того, генограмма фиксировала все травмы в жизни пациента – от военных потрясений до жестокого обращения, перенесенного в детстве.
Эти беседы всегда вызывали перемены и в опрашиваемом, и в опрашивающем. Там, где поначалу виделся единичный случай, отдельный человек, нуждающийся в медицинской помощи для лечения своей зависимости, проявлялась одна из моделей поведения в действии. Мне кажется, генограмма, отражающая модель страдания любой семьи от ограниченных состояний – например, зависимости, которая преследует всех нас, хотим мы этого или нет, – производила бы такой же эффект. Она бы сделала нашу работу на коврике и подушке более масштабной и осведомленной.
Символом борьбы моей семьи с действительностью был шотландский виски и сигареты «Пэлл Мэлл». Всякий раз, когда семья моей матери собиралась вместе, взрослые доставали колоду карт, пиво «Блек Лейбл», шотландский виски «Катти Сарк» и курили сигареты «Пэлл Мэлл» без фильтра одну за другой всю ночь напролет. Дети оставались без присмотра и играли в соседней комнате, в то время как голоса за карточным столом постепенно становились все громче и злее.
Истории, содержащие подобного рода сцены, обычно свидетельствуют о том, что класс, народность или семья имеют целые ветви страдающих от зависимости. Мне кажется, в этих перспективах мы видим деревья, но упускаем лес. Человечество воюет с реальностью. Все остальные наши войны – война против наркотиков, бедности, ожирения, войны, которые мы ведем друг против друга на протяжении тысячелетий, – это просто отражения нашей войны против жизни на условиях жизни. Какой бы мы ее ни видели – мелкой и незначительной или трагичной и ужасной, – это работа, которая предстоит всем нам. Это голос, который в разгар наших ограниченных состояний нашептывает нам искать мира, приносить мир, заключать мир с той жизнью, которая дана нам.
Поскольку мы начали эту войну, только мы можем заключить мир. Если мы хотим прогресса, именно мы должны сделать первый шаг. Если мы хотим, чтобы что-то изменилось, мы должны попросить прощения. Если мы хотим прощения, мы должны прощать сами. Если мы хотим любви, мы должны в ней признаваться. Если мы хотим радости, мы должны наполнять ею свои сердца. Если мы верим в йогу, мы должны демонстрировать ее своим образом жизни.