— Да кто ж спорит? — хмыкнул Гарри. — Женился и женился. Вот только Ника как-то в это правильно не вписывается.

— Ну-у-у, Ника… — протянул Джеймс и развел руками. — С ее матерью получилось неожиданно. Я тогда с Амантой поругался, ушел из дома и напился. Вдрызг. А Милена… Это мама Ники, она в магазине работала, возле которого я поспать прилег. Она меня внутрь затащила, приютила, так сказать. Чтоб не на улице. Красивая женщина, намного старше меня. Была. Я ее позже поблагодарить зашел, когда протрезвел. Ну и заглядывал потом… иногда. О Нике вообще случайно узнал, ей уже года три было. Милена сразу заявила, что ни в чем меня не винит и ничего не требует. Как оказалось, до поры до времени. Ее предсмертное письмо… В общем, адвокат уведомил, что я просто обязан взять на себя всю заботу о девочке и обеспечить ей безбедное существование, в противном случае… Ну, это тебе знать не обязательно.

Джеймс ненадолго замолчал.

— А что в отношении меня? — Гарри скрестил руки на груди. За Нику было обидно, но сейчас это казалось неважным.

Джеймс допил оставшееся вино, долил еще.

— Тебя прятали. Как сейчас понимаю, действительно хорошо. Да и меня, в общем-то, тоже. Выезд из страны был закрыт, переписка отслеживалась. Беспрепятственно я мог писать только соседям. Дамблдор, да еще пара-тройка министерских — это все, кто знал обо мне. Жизнь под куполом, как в Годриковой Лощине. Столько лет…

Гарри с силой сжал кулаки. Он частенько прислушивался к рассказам Джереми об этой самой «жизни под куполом», когда тот трепался с одноклассниками, не замечая брата. Похожей на бедную и несчастную она уж точно не была. Семейный отдых на море, поездки по стране, шопинг в модных бутиках — и в противовес всему этому жизнь с Дурслями. Интересно, кто из них врал? Весы почему-то склонялись в сторону отца: считать младшего братца прожженным интриганом было нелепо, по возрасту не подходил.

— Дамблдор посещал меня пару раз. Рассказывал о тебе. Я рвался передать пару писем, но Альбус настаивал, что это опасно. Ты не сможешь скрыть свои эмоции, поделишься с друзьями, потом по цепочке… А у меня семья, я не мог ими рисковать, пойми. Одного человека спрятать легче, чем кучу народа.

— И ты выбрал их, — подвел итог Гарри.

— Да, — повинился Джеймс. — Прости, я виноват, но я не мог… иначе.

— Вот и я не могу.

Гарри одним махом допил вино и громко стукнул бокалом о столик.

— Знаешь, когда мне было пять, я верил, что мои родители живы, просто им очень нужно было уехать. Хоть мне и говорили обратное. В восемь я еще ждал, что они вернутся и заберут меня. В десять понял, что, если и вернутся, то вряд ли мы будем дружной любящей семьей. А в одиннадцать, попав в Хогвартс, осознал, что чудес не бывает и вы погибли. Мне твердили об этом все четыре года, и я смирился. Научился жить один, полагаясь лишь на себя, и очень редко — на друзей и взрослых, которые иногда мелькали рядом. А теперь жизнь снова сделала кувырок с ног на голову. Причем без малейших усилий с моей стороны. Понимаешь, меня в очередной раз не спросили, чего хочу лично я. А снова поставили перед фактом: вот, Гарри, твоя семья жива, ты прости их, так было нужно. Кому нужно? Мне? Я спокойно жил все это время без семьи. Джереми? Я ему нафиг не сдался. Мачехе? Посрать ей на меня. Тебе, Джеймс? Тоже не уверен. Да, вину ты чувствуешь, не спорю. Но вот ночами вряд ли не спал, да и в подушку не рыдал о горькой судьбе старшего сына. Да, вспоминал иногда, но наверняка успокаивал себя бреднями Дамблдора о моем счастливом детстве. Ведь так, детство у меня по рассказам директора было счастливое?

— Что ты хочешь этим сказать? — подался вперед Джеймс, одновременно влив в себя еще один бокал. Опустевшая бутылка примостилась на полу рядом с креслом.

— Знаешь, постоянные побои и унижения, кормежка раз в день и отсутствие нормальной одежды не соответствуют моим представлениям о счастливом детстве. Как и трудотерапия с утра до вечера. Когда другие дети действительно наслаждались этим самым детством, я работал в поте лица на благо родственничков, замерзая от холода и изнывая от жары, а в это время мой живот бурчал от голода, а спина болела от ремня и кулаков Дадли. В принципе, одежду я еще был готов терпеть, как и оказывать помощь по дому — в пределах разумного, конечно, — но вот все остальное напрягало. Так что, Джеймс, это мое счастливое детство на твоей совести. Неважно, знал ты об этом или нет. Обязан был знать. Родители в ответе за своих детей. Так что самое время пересмотреть приоритеты. С Никой у тебя еще есть шанс на гордое звание отца, который, увы, в моем случае уже утерян. Но! — Гарри вскинул руки вверх, не давая вставить слово дернувшемуся отцу. — Я готов попытаться нормально общаться. На большее, уж извини, не рассчитывай. Возможно, в будущем я и смогу называть тебя отцом, но сейчас… нет.

— Не знал, что все так плохо, — на Джеймса было больно смотреть. — Альбус… Он сильно не вдавался в подробности, но никогда даже не намекал, что все так… Хочешь, я им отомщу?

— Убьешь? — съязвил Гарри.

— Нет, это запрещено. Но могу покалечить.

Гарри лишь усмехнулся: идея применить к Дурслям их же методы не раз приходила ему в голову. И тогда чем бы он был лучше них?

— Нет уж, спасибо. Это мои проблемы, и я привык решать их сам, так что не вмешивайся.

— Но почему… — Джеймс слегка подзавис, но, взглянув в холодные зеленые глаза, тут же исправился: — Ладно, как скажешь. Нет так нет. На будущее… Хочу, чтоб ты знал, сын, ты всегда можешь на меня рассчитывать. — Радуясь, что неприятная тема наконец исчерпана, Джеймс повеселел. — Может, съездим куда-нибудь вдвоем, развлечемся? Только ты и я.

Гарри задумался. Особых желаний не было, разве что…

— В Годрикову Лощину. Хочу побывать на могиле мамы.

Джеймс понятливо кивнул:

— После Рождества устроит? Тогда договорились. А потом можно будет и в еще одно местечко заглянуть. Я