Довольно скоро завсегдатаи небольших кабачков, куда Женька бегала со своей студенческой компанией, привыкли к тому, что бойкая Евгения пляшет, отбивая каблуки, а ее новый мрачноватый солидный импозантный кавалер — и где оторвала себе этакого? — все вечера напролет сидит за столиком в углу, потягивая вино, и пристально следит за своей резвой дамой.

Сокурсницы Женьки прямо обзавидовались.

— А вы почему не танцуете? — без конца приставали они к Валерию вначале.

— Не умею, — флегматично отзывался он.

— Мы научим, — выражали девушки горячую готовность.

Но Панин учиться хмуро отказывался, и Женины сокурсницы, с огромным сожалением, потихоньку, одна за другой, отходили в сторонку ни с чем. Женька торжествовала. Она была уверена, что этот красивый высокий будущий врач влюблен именно в нее.

— Какие сегодня твои подруги красивые! — сказал ей Валерка. — Прямо как-то особенно… Хотя это, по сути, психоделический эффект — под воздействием спиртного мне все видятся особенно красивыми, как никогда не увидеть в трезвом состоянии. Вот ведь точно сказано: «Не бывает некрасивых женщин — бывает мало водки».

Женька выслушала это слегка шокированно, немного закатив глаза, а потом с усмешкой заметила:

— Ах, Валерка… До чего же ты нециничный.

Валерий прекрасно видел ее уверенность в нем, ее нескрываемое ликование, радость, и чувствовал себя негодяем, настоящим подлецом. Только это ничего не меняло. Иногда вдруг становилось жаль этой немного смешной, трогательной девушки — ведь Валерка обманывал ее, и делал это сознательно. Как потом он будет с ней объясняться, какие покаянные, оправдательные слова произносить? Но Панин всякий раз отгонял от себя эту мысль. Будет все это не скоро, и вообще неизвестно, что там впереди, что и как сложится, а посему зачем задумываться о будущем? Надо жить настоящим. И он жил в соответствии с этим принципом.

Женька была говорлива. Валерию даже не приходилось ее расспрашивать, она сама охотно и много рассказывала о себе: о своих родителях, подругах, о журналистике.

— Какой ты, Валерка… — Женька, иногда не находя нужных слов, смеялась. — Не могу тебе объяснить…

— Не можешь? — поддразнивал ее Валерий. — А ведь ты будущая журналистка. И должна быть специалистом по объяснениям и словам.

Женька опять смеялась:

— Должна. Но пока еще не стала.

— Трудный путь?

— Ага! — пропела Женька. — Вообще, я бы выбрала себе такую серьезную тему, как наука. Но как за нее взяться? Надо ведь много читать, разыскивать подходящие материалы…

— А разве сейчас это кому-нибудь интересно? — удивился Валерий. — По-моему, все читают только про отношения Пугачевой и Киркорова да про дрязги Волочковой с Большим театром. А информацию для газет твои коллеги берут в Интернете, извини, конечно, за прямоту.

Женька снова расхохоталась:

— В общем, ты прав… Я сама как задумаюсь иногда, о чем буду писать, так мурашки по спине… Одна желтуха! Но с другой стороны, в газете, где я уже публиковалась, есть постоянный научный раздел. И у него завелись свои преданные читатели. Не молодые, конечно, но главное, что появились. А вот твоя медицина… Она всегда интересует всех. Если ее оживить, сделать попроще и полегче… Всякие там рубрики «Будь здоров и не кашляй!» или «Термометр тебе в руки»… Народ обчитается! Болезни и их лечение — самые популярные вопросы, сам понимаешь. На гребне волны. И ты здесь можешь мне помочь.

Валерий помогать не собирался, но распространяться на эту тему не спешил.

— Я одно время ходила в школу юного журналиста, — рассказывала Женька. — Там собирают салаг, решивших поступать. Приходят какие-то юнцы и девицы с журфака и занимаются с нами кто во что горазд: кто сценки разыгрывать, кто стихи сочинять на заданную тему, кто репортажи писать… «Мой любимый город», например. И так из занятия в занятие. И почему-то они все, эти «преподаватели», постоянно сидят на столах. Традиция у них такая, что ли? Или они боятся, что под ними стулья обломятся? Ну и «юные журналисты», в подражание старшим, тоже начинают сидеть на столах, ноги поднимать и руками размахивать — дурной пример заразителен, а уж пример «учителя» — в квадрате… В общем, насмотревшись на этот дурдом, я плюнула на эту ненормальную ШЮЖ. А потом, поговорив уже с сокурсниками, выяснила, что многие из них тоже ходили в эту школку и тоже бросили. Видимо, это — общее место. Все, клюнув на агитки, бросаются туда, но, воочию посмотрев, что она собой представляет, бросают.

Женя преданно заглядывала Валерию в глаза, и ему становилось стыдно и жарко. Он играл этой доверчивой открытой девочкой, как куклой. Играл без зазрения совести. Да нет, он, конечно, мучился. Но разве это его оправдывало?

Совесть начинала исподволь потихоньку глодать и терзать Валерия. Чем дальше, тем больше. Это плохо, думал он. Так будет совсем невыносимо. С этаким мучительным грузом на душе… Совесть оказалась очень непослушным существом и беспредельно чувствительным — едва не по ней, взбрыкивала моментально.

Может, ее стоит укротить? — спрашивал себя Валерий. Чтобы не была столь изнеженной — пусть погрубеет. Это разумнее, и так больно не будет… Больно не поймешь из-за чего… Но совесть — дама с характером. Женского она пола, совесть, поэтому Панин, джентльмен, не умеющий поднимать руку на дам, не мог с ней совладать — вот в чем проблема.

Да и вообще — есть ли она, совесть? К большинству людей в настоящее время этот вопрос не имеет никакого отношения, а поэтому и Валерка специально над ним раньше не думал — не было повода. Теперь пришла пора поразмышлять на эту тему.

Что это такое — муки совести? Раньше он искренне не представлял этого, даже не мог припомнить, чтобы она донимала его хоть раз в жизни.

Очевидно, потому, что он раньше ничего необратимого не совершал. Пусть и делал какие-то пакости, но, значит, они на поверку не принесли настоящего, зримого отрицательного результата для людей. Иначе он бы давно узнал, что такое совесть. Оступившихся она мучает всегда, и от склада человека, от его воли ничего не зависит. Муки совести так же реальны, как муки человека с ампутированной ногой. По силе они не меньше, и от них так же не отвертишься. И как бы глубоко человек ни пал, каким бы себя ни изображал — эти муки будут. Их существование — такой же объективный духовный закон, как закон всемирного тяготения в физике.

Хотя однажды, довольно давно, отец в шутку заметил, что обдумал проблему совести на основе логики, с помощью трезвого и научно-реалистического взгляда. И пришел к такому выводу: девяносто процентов, даже, возможно, девяносто девять, что такого понятия объективно нет, но все-таки один процент за то, что она существует.

Существует… Ведь деваться от ее тяжести Валерке стало некуда, приходилось тянуть ее на себе дальше и иногда видеть во сне Женьку: красивую, гордую, но такую послушную ему и безвольную рядом с ним…

Снился порой и друг Арам — романтик и наивняк, не понимающий многих нюансов и подробностей жизни. Странным образом привязался Валерий к этому дурачку… Словно Арам притягивал к себе своей простотой и добродушием, бесхитростностью и открытостью.