какой стати он стал моим? — оскорбился сыщик и выругался, вспомнив присказку из безмятежного детства: — Таких сволочей-ягелевых видали, через порог пинали!

— Но он же твой куратор, — рассмеялся старший, заметив удрученное состояние своего друга. — Ладно, не грусти, переживем и это.

Прошел почти год. Однажды Овсянников после работы зашел в магазин, чтобы по просьбе жены купить хлеба. Когда он стоял в очереди на кассу, к нему подошла женщина и тронула за рукав.

— Вы же милиционер, который искал Оксану? — спросила она.

Приглядевшись к женщине, сыщик еле узнал в ней маму пропавшей девочки Богданову: темные круги под глазами, морщинистое лицо, прядь седых волос. От той цветущей женщины не осталось и следа.

— Да, я искал ее, — ответил он, чувствуя угрызение совести, что не смог ей найти самое дорогое на свете.

— А знаете, она жива, — сказала женщина со счастливой улыбкой. — Живет у других людей, все у нее хорошо, но когда-нибудь она все равно вернется к маме.

Сыщик почувствовал, что Богданова не в себе и, как мог, успокоил ее.

— Да, конечно, надо верить всегда в хорошее.

В это время к ней подошла молодая женщина и со словами: — «Света, пошли домой», — под руку вывела ее из магазина.

Продавщица, видя недоуменное лицо Овсянникова, объяснила:

— Она потеряла ребенка и тронулась умом. Каждый день заходит в магазин и всем рассказывает, что дочка жива, обитает у каких-то людей и вскорости вернется домой.

Сыщик был потрясен услышанным. Купив хлеба, дополнительно попросил у продавщицы бутылку водки.

Дома он до ночи сидел в хмельном одиночестве, заглушая расстроенные чувства водкой и вытирая ладонями катившиеся по щекам слезы. В эти минуты, если бы перед ним предстал убийца, он вряд ли бы сдержался, чтобы не выпустить в него полную обойму из пистолета.

Наступил девяносто седьмой год. В начале августа, когда пошли первые подберезовики и подосиновики, сердце у сыщика тревожно забилось:

«Опять пошли грибы. Два года их не было, и маньяк затаился. Сейчас точно выйдет на охоту. Почему все пропажи связаны с грибным сезоном?» — думал он, массируя больную ногу, поврежденную накануне во время ночного рейда.

Конечно, в исчезновении детей Овсянников подозревал Барагозова. Но это была не абсолютная уверенность в его виновности. Сыщик не исключал и другие версии, но, до тех пор, пока не был проверен до конца подозреваемый, он всецело не мог посвятить себя отработке других вариантов преступлений, иногда очень даже заманчивых. Как опытный оперативник он понимал, что вину Барагозова можно было доказать только в том случае, если обнаружатся трупы детей. А искать их могилы в бескрайнем лесу было равносильно поиску иголки в стоге сена.

«Надо поговорить с Макарычем, он, может быть, что-то подскажет», — однажды подумал сыщик и взялся за телефон. Когда на том конце провода подняли трубку, он поприветствовал собеседника:

— Владимир Макарович, привет! Звонит тебе Овсянников, я хотел с вами поговорить на одну тему.

— Вячеслав, здравствуй! — обрадованно ответил тот. — Что за тема?

— Хотел бы встретиться с глазу на глаз.

— Давай. Я жду тебя в кабинете.

Владимир Макарович Сидихин был патологоанатомом. Немолодой уже мужчина, он был умнейшим человеком, блестяще разбирался не только в анатомии человека, но прекрасно знал психологию индивидуума; сыщики часто обращались к нему за помощью при расследовании сложных убийств, тяжких телесных повреждений и изнасилований. Был такой случай. На берегу реки обнаружили труп с размозженной головой. Сыщики быстро вычислили человека, который накануне пил с потерпевшим вино. Под тяжестью предъявленных улик тот признался в содеянном. Опера, довольные успешным раскрытием убийства по горячим следам, закрыли подозреваемого в камеру, а сами предвкушали удовольствие от предстоящего поощрения за «профессиональные действия при раскрытии неочевидного тяжкого преступления». Каково же было их удивление, когда Макарыч огорошил их своим заключением: — «Травма теменной области головы мужчины относится к легкому вреду здоровья… Причиной смерти мужчины явилась острая сердечная недостаточность…»

Озадаченные сыщики прибежали к патологоанатому и взмолились:

— Макарыч, как же так?! Мы подозреваемого уже закрыли, убедили следователя прокуратуры арестовать его!

— Товарищи милиционеры, разубедите следователя арестовывать вашего подозреваемого, — хохотнул врач. — Пока не поздно, освободите задержанного, иначе вас ждут большие неприятности за незаконный арест.

— Но его же голова была сильно разбита, даже проглядывались мозги! — не сдавались сыщики.

— А это не мозги, а обыкновенная деревенская сметана вперемежку с кровью. А рана, тьфу, царапина!

Слава богу, эта история закончилась благополучно — задержанный не стал никуда жаловаться, очевидно, в какой-то мере он осознавал свою вину в легком побитии товарища.

Когда Овсянников заглянул в кабинет к патологоанатому, тот радостно всплеснул руками:

— Вячеслав, проходи дорогой, я жду тебя. Рассказывай сразу, что тебя ко мне привело, я полностью к твоим услугам.

— Владимир Макарович, меня мучает один вопрос, — стал рассказывать свое видение произошедшему сыщик. — Вы же в курсе дела, что пропали три девочки. Немного поразмыслив, я сделал для себя интересное открытие: девочки пропали с разницей в три года, и эти годы были грибными. А между этими двумя годами грибы не росли. Вопрос такой: может ли маньяк активизироваться в грибной год?

— Вопрос, конечно, интересный, — оживился Сидихин. — Вячеслав, многое на земле зависит от солнца. Грибы растут не потому, что щедро полился дождь, дожди были и в другие годы, а от каких-то других природных явлений, неподвластных нашему пониманию, например, солнечной активности. Это же солнечная энергия, которая повлияла на грибы, одновременно может торкнуть твоего маньяка по мозгам, мол, настал твой час, и он пойдет на дело. Вот ты, Вячеслав, охотник. Скажи-ка мне, когда зайцев было очень много?

— В конце семидесятых, в начале восьмидесятых, я тогда еще был пацаном и охотился с одностволкой дедушки. Потом зайцы пропали. Появились вновь в конце восьмидесятых, в начале девяностых. А сейчас в лесу зайцев днем с огнем не сыщешь.

— Вот, вот! — счастливо рассмеялся врач. — Тут действует закон Швабе-Вольфа, а попросту одиннадцатилетний цикл активности солнца. Зайцев становится меньше не потому, что их истребили охотники наподобие тебя, а у них, подчиняясь вышеуказанному закону, периодически происходит всплеск и утухание рождаемости. Поэтому я всегда говорю, что в момент большой рождаемости зайцев надо разрешать круглогодичную охоту, поскольку слишком много зайцев тоже не есть хорошо — они начинают друг друга уничтожать болезнями. Лучше пусть великий охотник Слава Овсянников добудет тридцать зайцев, чем они умрут от болезни в лесу. И мне что-то перепадет от твоей добычи.

— Впервые слышу о зайцах такое, — удивленно покачал головой оперативник. — Теперь ждать начала двухтысячных, чтобы наохотиться вволю?

— Не факт, — мотнул головой Сидихин. — Природа вносит свои коррективы, нефтяниками и газовиками