Да, русские шумные, а китайцы будто нет? Да те галдят еще громче, дотошнее и противнее, чем русские или даже итальянцы! Хотя главное, что роднит нас с китайцами, – любовь к Родине. Странное совпадение, в России статус соотечественника, то есть русского хуацяо, носят сорок миллионов человек, как и в Китае. Получается, что каждый четвертый россиянин живет вне России. Каждый четвертый! Я снова вспомнил слова Минина, что если население Дальнего Востока узнает про травлю со стороны китайцев, то покинет насиженные места. И тут же поймал себя на мысли: народ не то что мигрирует внутри страны – народ валит из России! На Дальнем Востоке вообще нет перспектив. Что далеко ходить, взять меня самого: сначала свалил в Китай, потом в Москву, теперь снова в Китай. А когда я вернусь на Дальний Восток? Ответ очевиден: никогда. И так мыслит большинство. Жопа там полная, иначе и не скажешь: ни работы, ни зарплаты, ни перспектив, одни китайцы и таджики. В Китае столько же эмигрантов, сколько и в России, но ведь и население больше российского в десять раз. А соотечественников при этом одинаковое количество. Любопытно. Неужели китайцы больше русских любят свою страну и не стремятся ее покинуть?

Хуацяо – класс влиятельный: их богатство, в том числе наличные, золото, акции, оценивается в два с половиной триллиона долларов. Многие не понимают, как Китаю удается привлекать в страну такое большое количество иностранных инвестиций. Еще меньше людей знает, что две трети от всего объема иностранных инвестиций, идущих в экономику страны, – это деньги этих самых хуацяо. То есть китайцы вкладывают деньги в свою страну в отличие от российских олигархов, прячущих миллиарды по офшорам.

Я поймал себя на том, что надеюсь, что эта корова, которую доят олигархи, нет-нет да лягнет в лоб особо зарвавшихся. И правильно – так и надо.

При своей небольшой по китайским меркам численности хуацяо контролируют потоки товаров и услуг, сопоставимые по стоимости с половиной ВВП Китая. А предприятия, которыми они управляют, дают 61 % рабочих мест в стране. Нашим соотечественникам, мягко говоря, далеко до этого.

Стюардесса принесла моему соседу сок, нежно потрогав его за плечо. Она умело скрывала свои ощущения от вони. Когда он принялся за сок, выяснилось, что девушка забыла принести мне воды. Нет, я не привередливый, но на отечественных авиалиниях блондинка славянской внешности не забыла обслужить китайца, а меня будто не заметила. Ситуация чудесным образом вторила моим размышлениям.

Я решил больше не терпеть этого запаха и прямо попросил китайца обуться, водя при этом рукой возле своего носа, наглядно демонстрируя причину обращения. Понимая, что помахивание рукой не совсем культурный жест, я тем не менее не стал изображать гусара и рубанул правду-матку китайцу прямо в лицо. Извинившись, он обулся.

Я был рад своей победе над вонью и спасению летевших пассажиров от химической атаки. Я отвернулся к иллюминатору и заснул.

Время: 2011 год

Место: неизвестно

Мастер Гу с грохотом вывалил передо мной кирпичи из тележки.

– Хочешь, я разобью их головой? – спросил он.

– Нет, зачем же, я вам верю, – с трудом вымолвил я.

– Мне нужно было сломать маленькую стену из двух кирпичей, чтобы добиться твоего доверия. Ты не хотел верить людям, – обиженно сказал учитель.

– И был прав. Кто-то же меня предал. – Я показал мастеру на свое окровавленное тело.

– Вот тебе целая тележка кирпичей. Будешь проверять всех…

– Учитель, посмотрите на меня. Я уже ничего не решаю, я плыву по течению…

– Hе иди по течению, не иди против течения, иди поперек него, если хочешь достичь берега. – Мастер Гу процитировал китайскую мудрость и исчез.

Я резко открыл глаза и дернулся, тут же замерев от болевых ощущений. Легкие наткнулись на ребра из-за глубокого вдоха, с которым я вышел из этого странного сна. Я по-прежнему ничего не видел, но вспомнил, что в камере со мной был Харбинец.

– Эй, ты живой? – задал я вопрос в неизвестность.

– Я не прощу себе, если твой голос будет последним, который я услышу, Дахай, – отозвался Харбинец.

Мы пролежали молча минут сорок, а может, больше. Выхода из сложившейся ситуации не виделось. Я понимал, что Харбинцу оставалось совсем недолго, а в таких случаях принято подводить итоги. Я спросил его:

– Скажи, а как ты стал таким жестоким?

– Жестоким? Это я-то жестокий? Ты посмотри на этот мир. Посмотри на эту страну. Этой стране не важна жизнь одного простого человека. А мне должна быть?

– Да.

– Тебе, Дахай, легко говорить. Ты, наверное, вырос в большом красивом доме, в большой доброй семье. Мама, наверное, готовила тебе ваш этот суп с говядиной и свеклой и читала на ночь сказки.

– Я рос в простой советской семье. Никаких изобилий, каждую копейку считали…

– Дахай… У меня было 4 младших сестры. Я возился с ними, пока родители пахали на заводе. Одна умерла, то ли от голода, то ли от инфекции. Других сестер куда-то отдали. Меня оставили, потому что я мог работать. Отец избивал и меня, и мать. Однажды он сломал ей лицевую кость, ударив горячей кастрюлей. Ожог на моем лице – это суп из той кастрюли.

Харбинец замолчал минут на двадцать, а потом вдруг продолжил:

– Я убил отца через три или четыре дня после той истории. В свой день рождения, кстати. Мне исполнялось 13.

– Как убил?

– Мы были с ним в погребе, я поджог солому, выбежал и закрыл снаружи. А он там остался. Потом мать умерла. Сестер не нашел. Думаю, их тоже затрахали где-нибудь до смерти.

– Скольких ты всего убил?

– Да фиг его знает. За жизнь-то?

– Ну да.

– 30–40, наверное.

Харбинец вдруг заорал от боли. Отдышавшись, продолжил:

– Я бы с удовольствием продолжил. Счастлив только тот, у кого есть власть править жизнями всех остальных. А если не ты правишь, то правят тобой. И в любой момент могут убить тебя.

– Ну вот, ты доуправлялся жизнями людей, теперь управляют твоей.

– Да. Не успел я дорасти выше. Помешал мне один шакал…

Время: 2008 год

Место: Гуанчжоу – Шанхай

Я прилетел в Гуанчжоу.