— А сама я не смогу их увезти?

— Ты? Зачем же тебе самой их тащить? — Хидэёси сделал шаг к выходу. — Собираешься тащить их сама? — пробормотал он себе под нос, вдруг громко расхохотался и, всё ещё посмеиваясь, зашагал по энгаве.

Свита в спешке устремилась за ним, оставив Тятю наедине с пожилой прислужницей.

Ещё один странный визит — Хидэёси появился, бросил несколько ничего не значащих фраз и удалился, создав за своей спиной сутолоку и суматоху.

Тятя в сопровождении прислужниц, взявшихся неведомо откуда, снова пересекла обширные сады, и внезапно взору её открылись величественная тэнсю и внутренний садик, в котором отцветали несколько десятков кустов леспедецы[61]. Зачарованной бледно-пурпурным морем цветов Тяте впервые открылась красота Дзюракудаи, и девушка замерла от восхищения. Всё свободное пространство садика занимал белый песок, кроме леспедецы, там не было никаких растений.

Прислужница сообщила, что садик примыкает к резиденции наложницы Каги.

— Наложница Кага?! — остолбенела Тятя. — Дочь господина Тосииэ Маэды?

— Совершенно верно. Она любит леспедецу, и этот садик устроен здесь по её просьбе. Кусты высадили только в прошлом году, поэтому нынче они дали мало цветов. К тому же сейчас для них уже настала пора увядания.

Узнав о том, что садик принадлежит Омаа, Тятя мгновенно потеряла к волшебным цветам всякий интерес. Коли по прихоти этой девицы в Дзюракудаи вырастают целые сады, её влияние должно быть весьма велико. Откуда же у столь юной особы с извечной неприветливой гримаской такая власть над Хидэёси? Омаа хороша, тут уж ничего не скажешь, но красота её отмечена какой-то холодностью, отстраненностью, что ли…

Тятя провела в Киото три дня, посетила храмы в черте города и на подступах к нему под присмотром верного Гэнъи Маэды и возвратилась в Адзути. На сей раз дорога действительно её утомила.

Вернувшись к нехитрой уединённой жизни на берегу озера Бива, княжна долго ещё размышляла о том, что ей довелось повидать и услышать за время своего короткого путешествия. Она вспоминала восхитительные пейзажи Дайго и равнины Сага, величественные и сказочно прекрасные дворцы Дзюракудаи, обнесённые неприступной крепостной стеной, садик с пурпурными леспедецами и непринуждённый смех Хидэёси.

Весточки от Когоо приходили редко, зато Охацу писала ей не меньше одного раза в десять дней. Сейчас, когда судьба развела трёх сестёр по разным землям, Тятя осознала, что по Охацу она скучает куда больше, чем по Когоо. В каждом своём письме средняя сестра приглашала старшую погостить в Омидзу, и в конце концов Тяте отчаянно захотелось там побывать. Поначалу её удерживала мысль о том, что в Омидзу ей придётся столкнуться лицом к лицу с Такацугу. Но ведь он, в конце концов, женился на её сестре, и теперь они могут спокойно общаться, разве нет?

Когда она поделилась своим намерением с Гэнъи Маэдой, тот пришёл в недоумение.

— Не пристало княжне вести себя столь легкомысленно. Позволю себе усомниться, что ваша просьба о поездке в Омидзо будет удовлетворена.

— Просьба?! Я должна испросить разрешения на эту поездку? У кого?

Гэнъи Маэда не ответил, сказал только, что, если особа её положения будет вот так запросто разъезжать по сопредельным княжествам, это может породить ненужные пересуды.

После разговора со своим попечителем Тятя покинула приёмный зал тэнсю и, вернувшись на женскую половину, по-новому взглянула на своё пристанище. Теперь эти скромные покои на задворках замка стали для неё тюрьмой, и девушка впервые с ужасом осознала, что она не гостья, а пленница, заточённая в крепостных стенах Адзути.

Новогодние торжества в 16-м году Тэнсё[62]прошли незаметно. Тятя не покидала своих покоев. Сестёр рядом с ней теперь не было, а с двумя прислужницами о чём толковать? Отдала распоряжение — вот и весь разговор. Её мучило предчувствие перемен в своей судьбе. Омаа — дочь Тосииэ Маэды, Тасуко — старшая сестра Такацугу, госпожа Сандзё — младшая сестра Удзисато Гамоо, — все они стали наложницами Хидэёси. Почему она одна должна избежать этой участи?

До сих пор Хидэёси не внушал Тяте ни страха, ни ненависти, отношение покойной матушки и сестриц к этому человеку было ей непонятно. От четырёх встреч с ним у Тяти сохранились воспоминания разные, но скорее приятные. За исключением того случая, когда Хидэёси в боевых доспехах величаво проскакал мимо верхом на боевом коне, он всегда казался ей всего лишь добродушным старичком. Этот старичок своими руками уничтожил кланы Асаи и Сибата, был повинен в смерти дорогих ей людей, и всё же ненависти, которой заслуживает заклятый враг, она к нему по-прежнему не питала. И вот теперь, обнаружив себя пленницей, отданной на милость его высокопревосходительства кампаку и томящейся в замке Адзути, она начала испытывать страх. Теперь при мысли о Хидэёси её пробирала леденящая дрожь.

С восходом третьей луны, когда набухшие почки вишнёвых деревьев только-только стали распускаться в замковых садах, Тятины смутные предчувствия внезапно оправдались. Число прислужниц, хлопотавших вокруг неё, неуклонно росло, на женской половине то и дело появлялись новые люди, жизнь закипела и забурлила, возникло какое-то суетливое движение во внутренних покоях, вроде того, что предшествовало свадьбе Охацу. Княжне один за другим доставляли роскошные наряды, опочивальня и гостиная, словно по волшебству, заполнялись предметами мебели и всяческой утварью невиданной красы. Всё это сумасшествие длилось десяток дней, затем Тяте нанёс визит Гэнъи Маэда с известием о том, что в скором времени ей надлежит покинуть Адзути и перебраться со всем добром в Дзюракудаи. Держался он при этом с большим почтением, нежели обычно. Тятя, и не подумав бунтовать против оглашённого ей решения, спросила лишь, когда именно состоится переезд.

— Дней через десять, когда сакура будет в цвету.

Своим поведением княжна не выдала ни одобрения, ни протеста. Она хранила молчание, размышляя об этих десяти днях, которые были даны ей на то, чтобы сделать свой последний выбор. Если она решит покончить с собой, её рука не дрогнет. Отец, мать, дед и отчим с этим справились, приняли смерть от собственных мечей. Вот и она сумеет сделать то, на что хватило сил у её хрупкой нежной матушки…

На следующий день после беседы с Гэнъи Маэдой Тятя отправила гонца в замок Омидзо с посланием, в котором просила Охацу уговорить Такацугу наведаться в Адзути, ибо ей срочно надобно с ним посоветоваться по делу чрезвычайной важности. И с того самого мгновения, когда гонец скрылся из вида, Тятя с нетерпением ждала приезда кузена. Она знала, что Такацугу, даймё небольшого, но всё-таки княжества с доходом в десять тысяч коку, теперь уже не вправе распоряжаться собой так же свободно, как раньше, но всё же надеялась, что он выкроит время и откликнется на зов, потому что не кто-нибудь, а она, Тятя, его об этом попросила.