Толпа, похоже, придерживалась того же мнения Люди толпилисьв центре комнаты, подальше от зрелища распада. У стен было всего несколькочеловек, мрачных и отстраненных, словно студенты-первокурсники на вечеринкевыпускников.

«Бедные любители искусства», — подумала я.

И потом, под воздействием внезапно пробудившегося генашампанского, меня озарило: я поняла, где скрывается Астор Михаэле.

Он был здесь не ради вечеринки, он был здесь ради искусстваи находился среди этих «первокурсников».

Я начала кружить по комнате, не обращая внимания на техлюдей, которые тусовались посреди комнаты и выглядели вполне на своем месте,все такие довольные и крутые. Я искала одиноких гостей, неудачников этого миравсеобщего веселья.

И на полпути я заметила его уголком глаза — хорошего глаза,по счастью. Он очарованно разглядывал огромную фотографию храма, построенногосанитарно-гигиеническими работниками в Бронксе: воздетые в молитве руки, крестыи черепа (опять!) должны были обеспечить защиту на их нелегком пути.

Чтобы успокоиться, я сделала большой глоток шампанского; вголове зазвучали наши мелодии.

«Что я слышу? О, просто новая нестандартная группа».

Я сунула руку в новую сумочку и нащупала на самом днеаудиоплеер. Его наушники перепутались с косметикой, гелем для волос и миллиономдругих вещей, которые в обычных обстоятельствах я никогда не ношу в сумке. Струдом распутав этот клубок, я ухитрилась вытащить плеер и надеть наушники. Ногде же шейный ремешок? Я заглянула в бездонную глубину сумочки и в ужасеосознала, что забыла его.

Я мысленно вернулась к часам, проведенным в магазине «Apple»в поисках подходящего ремешка: тонкой черной полоски кожи с блестящимметаллическим УКВ-разъемом. Внутренним взором я видела его — все еще вупаковке, лежащим на моей постели среди всякого прочего барахла.

И конечно, у этого тупого платья для коктейлей, как и у всехтупых платьев для коктейлей, не было карманов. Просто таскать плеер в руке —это будет выглядеть слишком очевидно, а наушники с уходящими в сумочкупроводами испортят то впечатление молодой стильной модницы, которое я хотелапроизводить. Которая говорит что-то вроде: «Нет, их еще не записывали. Простовсе знают о них».

Я зажмурилась, стараясь сосредоточиться.

Существовало единственное место, куда можно было деть плеер.

Я отпила шампанского, включила плеер и положила его вложбинку на груди. Он идеально подошел — такой теплый, такой приятный. В самомделе, теплый — я опустила взгляд и осознала, что, шаря в сумке, включилаподсветку экрана.

Обрамленные черным бархатом платья, мои груди мерцалиголубым.

Учитывая, что шампанское ударило мне в голову, этовыглядело, типа, круто. Может, это и не Тадж-Махал вкуса, но наверняка привлечетвнимание нужного мне человека.

Я подошла ближе.

«На каком языке она поет? Похоже, вообще на каком-тонесуществующем».

На плеере были записаны наши четыре лучшие песни — длинные,напряженные, которые Минерва сплела с чистыми, простыми мелодиями Моса, АланаРей разбила на тысячи сверкающих форм, и все это на басовой «подкладке»Захлера. По мере того как я подходила ближе, пузырьки в моей крови началисинхронизироваться с музыкой, а шаги соответствовать ритму. Я была вся такаякрутая, на своем месте, семнадцатилетняя, полная очарования — мечта любойкомпании звукозаписи во плоти.

Мир начал смещаться вокруг, примерно так же, как когда мыиграем, пальцы задвигались над невидимой клавиатурой. Огромные фотографиискользили мимо плеча, галактика глаз котов и крыс мелькала на моей расплывчатойстороне.

«Как они называются? Не думаю, что у них уже есть название…»

К тому времени, когда я добралась до Астора Михаэлса, вращаяостаток шампанского на дне бокала, я была крутая, хищная и уверенная в себе —олицетворение нашей музыки.

Он повернулся и посмотрел на меня, проследив взглядом белыешнуры, тянущиеся от ушей до мерцающей ложбинки между грудями. Отражая мягкийголубой свет, его взгляд на мгновение вспыхнул.

Потом Астор Михаэле улыбнулся мне, и зубы у него оказалисьостроконечные, в сто раз острее, чем у Минервы…

Все мелодии выскочили из головы, я стянула наушники идрожащими руками протянула их ему.

— Вы должны послушать это, — сказала я. —Просто паранормальное дерьмо.

Примерно семьсот лет назад болезнь, покончившая с Римскойимперией, вернулась.

Человечество уже встало на дурной путь. Китай только чтопережил жестокую гражданскую войну, Европа перенесла разрушительный голод, инадвигался небольшой ледниковый период. По всему миру температура падала,зерновые погибали, и все страны нищали. То немногое, что осталось, сгорало вгорниле войн.

И тут в Азии появился неумолимый, смертоносный мор. Внекоторых китайских провинциях погибали девятнадцать из каждых двадцатичеловек. Болезнь перекинулась в Европу, где убила треть населения. Самаяинтенсивная часть этой вспышки продолжалось всего пять лет, но в целом в миреумерли 100 миллионов человек.

Историки высказывали предположение, что эта Черная смертьбыла бубонной чумой и ее бактерии распространяли крысы. Однако тут обнаружилосьявное несоответствие: слишком много людей умирало слишком быстро. Поэтомунекоторые считали, что это могла быть новая форма сибирской язвы, передающаясяот животных к человеку. Другие полагали, что это вирус типа того, которыйвызывает болезнь Эбола, внезапно эволюционировавший, начавший переноситься повоздуху, распространившийся по миру через рукопожатия, кашель и потомисчезнувший.

Но чем на самом деле была эта Черная смерть, откуда пришла ипочему так быстро исчезла?

Держите глаза открытыми — и поймете.

Магнитофонные записи Ночного Мэра: 313–314

ЗАХЛЕР

Офис студии звукозаписи «Красные крысы» выглядел фотлично. Может,это и не самая крупная студия в мире — «Красные крысы» независимаяорганизация, — но они имели в полном своем распоряжении старый городскойдом в Ист-Твентис. Вводя нас внутрь, Астор Михаэле сообщил, что когда-то здесьжила самая богатая нью-йоркская семья. Нижний этаж все еще напоминал банковскоепомещение: антикварные медные ограждения вокруг конторки консьержа, двери изтвердого дуба, толщиной со словарь.

Здесь стояла целая очередь ребят, дожидающихся возможностилично вручить свои компакт-диски и резюме. В основном они были одеты как длясцены: глаза подведены черным, ногти тоже черные, рваная одежда и «могавки».[46] Все до одного стремились выглядеть глупо, но широкораспахнутыми глазами провожали нас пятерых, которых проводили внутрь, за медноеограждение. Меня посетило странное озарение: «Мы — рок-звезды, а они нет».