Так они и застыли, поддерживая друг друга, лишь только кровавая пена пузырилась на губах у обоих. Вероятно, пугающая картина для любого, кто обнаружит эти тела.

Тойво не стал ждать этого «любого», собрал в бараке свои нехитрые пожитки и пошел прочь от последнего своего пристанища в гражданской жизни. Оставаться железнодорожником и ждать вестей о возобновлении движения поездов — больше не имело никакого смысла. Имело смысл записываться в добровольческий отряд Красной армии, что набирался, как он знал, в казармах бывшего стрелкового полка Перми.

Несмотря на поздний час, его сразу же набрали красноармейцем, и даже предоставили до утра койку в казарменном помещении, предупредив, что это — временно.

Так и вышло: уже утром, наскоро позавтракав, образовавшихся добровольцев погнали на вокзал и загрузили в теплушки. В этих теплушках, вероятно, раньше перевозили телушек. Об этом можно было догадаться по до сих пор не прибранным залежам навоза. Вероятно, свиней здесь не возили, потому что свиньи бы вели себя по-свински даже в вагоне.

Созданный в 1875 году Нормальный Товарный Вагон легко приспособлялся от перевозки каких-то коров к перевозке каких-то людей. Для этого надо было всего лишь набросать поверх неубранного навоза соломы, установить двухъярусные койки, да поставить печку в специально отведенное для этого место. Летом даже утепляться не надо.

Был выбор: либо поместить в теплушку сорок человек добровольцев, либо же восемь лихих кавалерийских коней. Но с лошадями в свете разгоравшейся гражданской войны в Перми было туго, поэтому вместе с Тойво в вагоне оказалось сорок пять душ разного размера. Эти души в первую очередь выгребли с пола весь навоз, потребовали еще сена и расселись после этого по своим местам. Пятерым места не нашлось. Оно и понятно, вместимость у теплушки, ака Нормального Товарного Вагона ограничивалось количеством в сорок человек.

Ну, добровольцы отличались от прочих новобранцев тем, что они сунулись в эту теплушку по доброй воле, поэтому ни унижать друг друга, ни биться за место под солнцем, они не стали. Порешили спать на полу поочередно — путь предстоял неблизкий, поэтому на полатях должны были поспать практически все. Тайна, покрытая для важности еще и секретностью о пункте назначения, на самом деле оказалась известна многим: едут в Петроград.

В этом вагоне оказался собранным весь интернационал: чехи, поляки, мадьяры, конечно же — латыши, два румына, полтора эстонца и один финн. На самом деле эстонец был один человек, но это был не человек. Это была настоящая гора из мышц, костей, живота и прочей плоти. Наличие мозга угадывалось с трудом, но для будущего красноармейца это было не столь уж существенно.

Через сутки ожидания их состав наконец-то тронулся. Прочие поезда остались стоять. Если бы и они простояли дольше, то Антикайнену стоило бы поволноваться. По Перми пошли нехорошие слухи о том, как три человека зарезали и застрелили друг друга, а несколько человек вовсе пропало без вести. В том числе рабочие и секретарь ячейки из вагонного депо. Тойво приходилось маскироваться изо всех сил, чтобы какой-нибудь случайный железнодорожник его не признал. Но обошлось на этот раз.

Паровоз сказал «ту-ту», русские вагоны отозвались забористым матом, международная теплушка промычала что-то на разных языках. Настроение у всех было приподнятое, особенно у начальника вокзала, который чуть умом не тронулся, обеспечивая отъезд именно этого состава. Что случится в пути, его уже не касалось, да его вообще уже ничего не касалось: первый стакан «смирновской» лег в желудок и взорвал реальность.

Эшелон пришел в Петроград через восемь дней. На узловых станциях от него старались избавиться в первую очередь, в пути бандитствующие крестьяне не пытались тормознуть с целью грабежа, захваченные белыми территории объезжались сторонними маршрутами, так что вся поездка прошла тихо, мирно, и обошлось без жертв.

Вступление в Красную армию для Тойво было, конечно, крайне нежелательно. Он не участвовал в войне в родной Финляндии, незачем было заниматься этим и в недружественной России. Но обстоятельства сложились так, что в тот момент это был самый правильный выход. Убийство безымянных русских охранников даже в такое лихолетье представляло последующий выбор из двух блюд: в бандиты к дезертирам и крестьянам, либо в бега. Можно, конечно, было остаться в Перми и ждать милости от властей, когда они, без всякого сомнения, определят причастность его к этим странным смертям. Но государственная милость, а большевики уже сделались именно государством, всегда выражалась в казни без суда и следствия, либо в казни с судом и следствием.

Если чуть раньше Антикайнена одолевали сомнения в своем поступке, то теперь они становились все призрачней и призрачней. Проехав пол страны, он утвердился во мнении: одиночке добраться до Питера невозможно. Или красные прибьют, или белые прихлопнут, или бандиты растерзают. Или сиди на заднице ровно и жди, когда война пройдет.

Впрочем, сидеть ровно не получится: сразу перед глазами возникала картина двух мертвецов, стоящих на коленях и поддерживающих друг друга винтовкой Мосина. У того, в котором сидел штык, крови не было совсем. У того, кто этот штык держал, рубашка на груди так пропиталась ею, что отвисала, как живот у рахита. Как же их хоронить-то будут, коли они окоченели в таких позициях.

Лучше об этом не думать, тем более что совесть как-то молчит и не мучит: что сделано — то сделано.

Только в Финляндию выбраться сделалось сложнее. Не потому, что труднее перейти через границу — нелегально, естественно — а потому что не возвращаться же к любимой женщине с пустыми руками! Числиться дезертиром и мотаться по Советской Карелии, в Кимасозеро, а потом уже выбираться из него — только на удачу уповать не следует, потому как она, как известно, переменчива.

В Петрограде новобранцев сразу же отправили на сборный пункт в Гатчину. Тех, кто впервые взял винтовку в руки, вмиг определили на фронт, чтобы там, так сказать, набираться боевого опыта. Прочих же, выделенных пытливыми глазами боевых офицеров, сгруппировали по языковым признакам и назначили им краткосрочные курсы повышения квалификации. Пушечное мясо уехало, те же, кто был костьми, заново начал этим мясом обрастать. Закон военного времени.

Финнов в Питере без дела болталось не в пример больше, чем эстонцев, поэтому из финнов формировались батальоны. Руководство отделениями, взводами и ротами было предоставлено самим чухонцам, отдавая предпочтение былому опыту гражданской войны и обучению в шюцкоре.

Эстонцев было мало, и все они стремились пристроиться к обозу, чтобы колоть дрова, за лошадями ходить, тяжести носить. Латыши все скопом по ЧК разбежались, литовцы с поляками сделались кавалеристами и тоже