Первый рассмеялся тонким козлиным смехом.

— С детьми так сложно. Они слишком четко делят добро и зло, у взрослых эта граница теряется. В следующий раз возьмусь за взрослых. У меня на второй день будет ворох легенд.

Ветер трепал триколор на флагштоке, пытался сбить две призрачные фигуры с крыши Высокого Германа.

— Значит, жив город, говоришь? — произнес тот, кого назвали Рявой.

— Жив! — Второй выпрямился. Он был невысок, крепок, с лобастой головой и упрямым открытым взглядом.

— Ну так будет ему новая легенда! — Улыбка преобразила лицо черноволосого, пустила лучики морщинок по лицу. — Жили-были мальчик и девочка, родители их были соседями…

— Знаю я эту легенду, — перебил черноволосого собеседник и помрачнел. — Она стара.

— Дружили они, — словно не слышал его слов первый. — Так дружили, что когда мальчик невзначай слишком внимательно смотрел на девочку, она краснела.

— Замолчи! — стукнул кулаком о каменный парапет второй.

— Эдик, ты сентиментален.

— А ты зол, Рява.

— Зато честен. Что обещал, то сделал. А я уже сказал, что новая легенда будет.

Эдик молчал, глядел на зелень деревьев, на далекое серое море. В том, что говорил Рява, не было правды, зато присутствовала сила — темная, мрачная, жестокая. И ничего с этим поделать было нельзя.

— Не трогай никого, — тихо попросил он.

Рява продолжил противным голосом:

— И вот однажды мальчик с девочкой пошли гулять и присели на холм около Харьюских ворот. У девочки был красивый голос. И она так звонко смеялась. — Рассказывая, Рява шел вокруг флагштока легкой танцующей походкой, торжественно помахивая рукой над головой.

Эдик закрыл глаза. Он и сам хорошо помнил эту легенду о рыцаре ордена розенкрейцеров. Смех девочки помешал высоким размышлениям, и рыцарь проклял детей [4]. Через пятьсот лет приехали не знакомые с традициями города школьники, разворошили прошлые сказания, наполнили мертвые стены топотом быстрых ног, попытались завершить легенду. Но так просто легенды не умирают. Потому что стоят еще стены вечного Таллина, сбегает по его холмам зеленая трава, плещут веселые воды в озерах.

Эдик сжал кулак, на пальце умирающей каплей крови полыхнул рубин, знак розенкрейцеров. Все было слишком запутано, чтобы так просто завершиться.

— А давай пари, — подпрыгнул к собеседнику черноволосый. — Новая легенда — и ты свободен!

— Не хочу я пари. Легенды не будет.

— А вот посмотрим, — щелкнул пальцами Рява. — Сам говорил: стучат молотки в городе! Строится Таллин! Значит, жив?

Эдик отвернулся. В пришедшей электричке погасли огни. Зато веселые лампочки окружили шапочки башенок, промелькнул по черепичным крышам электрический свет, родил нехорошую желтую тень в бойницах. Город расцвел ночными красками.

— Нет, — прошептал Эдик, и кончик носа его покраснел.

— А вот и зря! — веселился черноволосый. — Мог бы и выиграть.

Эдик молчал. Легче было не отвечать, чем втягиваться в бесконечный спор.

— Знаешь, какой сегодня день?

Эдик повел глазами, дернул ртом. Было 22 июня. Кто не знает, что это за день?

— Ты бы еще Наполеона вспомнил! — радовался Рява, прочтя ответ на растерянном лице собеседника. — Почему они именно в этот день напали? Потому что под локоть их змеи толкали.

— Какие змеи? — не выдержал Эдик.

— Огнедышащие.

— Драконы?

— И эти тоже. День-то сегодня змеевик, время змеиных свадеб, время нарождения драконов. А когда дракон рождается, земля трясется и стонет, огонь по траве бежит.

Эдик покосился на мигающие вдоль дороги огоньки. Им здесь только драконов не хватает.

— Таллин — город драконов. Что-то их давно не было видно. Не пора ли воскресить парочку?

— Ты спорить со мной будешь или драконов на улицах считать? — резко повернулся к собеседнику Эдик.

— Спорить, спорить, — так активно закивал черноволосый, что казалось, у него вот-вот голова отвалится. — На новую легенду!

— На новую.

— Я говорю, что легенда будет — и будет по-моему!

— И я говорю, что легенда будет, но станет по-моему!

— Это как это? — хитро блеснул глазами Рява.

— А так, что никто не пострадает.

— Какая же легенда без трупов? — Рява сказал это так, словно малое дитя пожалел. — В легендах завсегда помирают. Вспомни Тристана [5]. Или Зигфрида [6]. — За разговором незаметно Рява выдернул из-за пояса свернутый трубкой лист бумаги, длинной толстой булавкой потянулся к руке Эдика.

— Перебьешься! — дернулся Эдик. — Будем на честное слово спорить.

— Какое же у черта честное слово? — На лице Рявы проступила обида.

— А вот такое и слово, — засмеялся Эдик. — От которого отказаться нельзя будет.

— А что на кону?

— Если я выиграю, ты сломаешь мое кольцо! — Эдик показал алый рубин на пальце.

— А если выиграю я?

— Город умрет. Все как ты хотел. С трупами.

Черноволосый закрыл глаза.

— Ты не выиграешь, — прошептал он. — Что бы делало добро, если бы не было зла? Ты не победишь! А как проиграешь, я придумаю, что с тобой сделать. Может, рядом с собой оставлю? Люблю проигравших — они такие несчастные. А главное — злые.

— Дракон — царь над всеми сынами гордости. О гордость ты и споткнешься, — пообещал Эдик.

— Кольцо в залог! — торжественно протянул руку Рява.

Эдик, не глядя, бросил ему в ладонь тяжелый перстень и побежал вниз по винтовой лестнице.

— Кольцо мне пригодится, — засмеялся Рява ему вслед.

Его холодные черные глаза смотрели в темноту парка под башней.

Лето. Тепло. Змеи выползают из своих нор. Они любят влагу и тепло. В Таллине хватает и того, и другого.

Полина, милая рыжеволосая девушка в очках, стояла в тени башни церкви Олевисте и с сомнением смотрела в черную глубину за оградой. Там, в темной нише храмовой стены, копошились и неприятно шипели. Звук был такой, будто долго осторожно сворачивали полиэтиленовый пакет. От страха Полину закачало, и она, чтобы не упасть, взялась за ледяные прутья ограды, прижалась пылающим лбом к железу.