– Что это такое? – спросили у него.

– Наш Гаммид, – отвечал учитель, – несколько запоздал и так скоро бежал, что вспотел, и вот капли его пота упали на меня.

Один путешественник гостил у Ходжи; гость и хозяин спали в одной и той же комнате,

Насреддин лег в постель и затем потушил свечу.

– Свеча у тебя с правой стороны, передай ее мне, я зажгу.

– Какой ты чудак! – отвечал ему Ходжа. – Разве я могу видеть впотьмах, где у меня правая сторона и где левая?

Как-то Насреддину удалось скопить небольшую сумму денег, которую он хотел спрятать где-нибудь у себя в доме; но тут ему пришла мысль, что он может сам обокрасть себя, если будет знать, где спрятаны деньги. Он долго раздумывал о том, куда бы спрятать деньги, и наконец отправился в свой сад, но и там не нашел удобного места для денег. Против дома Ходжи был холм; тогда Насреддин опять отправился в свой сад, срезал там длинную жердь, затем положил свои деньги в мешочек, а последний привязал к верхнему концу жерди; затем поднялся на холм и укрепил там жердь. Спустившись вниз, Ходжа посмотрел на холм и сказал:

– Человек не птица; он не может достать так высоко; я придумал отличное место для денег.

Но один злоумышленник наблюдал за Ходжою, и лишь только последний ушел домой, как негодяй поднимается на пригорок, берет мешочек с деньгами, натирает жердь навозом быка, снова спускается с холма и скорее скрывается с деньгами. Несколько времени спустя Ходже понадобились деньги, он поднялся на холм, видит жердь, но мешочка с деньгами там уже не было: видны были только на жерди следы кала быка.

– Как! – воскликнул Ходжа. – Я думал, что человеку не подняться туда, а тут вдруг бык сделал это!

В другой раз Насреддин сидел совершенно спокойно у себя дома, как вдруг услышал стук в дверь.

– Что нужно? – спросил Ходжа.

– Спустись вниз! – отвечал нищий.

Ходжа спустился вниз и спросил у стучавшего, что ему было нужно.

– Милостыню, – ответил тот.

– Хорошо, поднимись со мною.

Лишь только они поднялись наверх, как Ходжа сказал ему:

– Да поможет тебе Аллах!

– Неужели ты заставил меня подняться, чтобы только мне это сказать?

– А ты зачем заставил меня спуститься с лестницы?

Однажды Насреддин отправился зачерпнуть воды из колодца. Вдруг он видит в воде отражение луны, точно она туда упала.

– Ее надо непременно оттуда вытащить, – подумал Ходжа.

Он взял веревку с крючком и опустил ее в колодец. Веревка с крючком зацепилась за камень, Ходжа тащит сильнее, веревка оборвалась, и наш спаситель луны полетел навзничь и увидел тогда луну на небе.

– Хвала Аллаху! – воскликнул Ходжа. – Я, правда, немного ушибся, но зато луна поставлена обратно на свое место.

Автор сборника шуток и острот Насреддина прибавляет в виде заключения следующие строки: «Из этого видно, что Ходжа обучался всем наукам и отличался необыкновенным остроумием. Он учил всех, которые только этого желали. Иногда его речи были совершенно непонятны. Это действительно был мудрец».

Подобная похвала несколько преувеличена. Но на Востоке очень любят выражаться фигурально и вообще преувеличивать как похвалу, так и хулу. Вероятно, Ходжа был один из тех юродивых или морозофов, которые часто встречались между домашними и придворными шутами.

III

Народные шуты во Франции. – Полишинель. – Комедианты в отеле Бургон. – Табарен.

Мы рассмотрели историю и происхождение большей части шутов, которые происходят по прямой линии от Маккуса ателланов. Теперь остается только указать на различные типы такого же рода, которые составляли большое удовольствие для предыдущего поколения французов; многие из этих типов не исчезли до сих пор с площадей городов.

Два полишинеля различных типов, которые отличаются один от другого и по уму, и по праву, восхищали французов в XVII и в XVIII столетиях на подмостках ярмарочных театров. Один из этих типов, настоящий неаполитанский Пульчинелла, перенесенный во Францию итальянскими артистами; первым между ними следует отметить Микеланджело де Фракассано, который появился в первый раз в этой роли в 1685 году и надевал или совершенно белый костюм, или пестрый; затем он был в маске с огромным носом, а на спине громадный горб. Это именно был тот Полишинель, которого изображают на старых эстампах с надписью: «Шутовская маска в белом костюме, говорящая на языке неаполитанских крестьян, представляет глупого и тупоумного человека».

Рядом с этим есть еще и другой Полишинель, совершенно национальный французский тип, который не происходит по прямой линии от Маккуса ателланов, а скорее напоминает веселый и насмешливый нрав галлов. Это Полишинель живой, легкий, веселый, который ничем не напоминает тяжеловесность римского Полишинеля; в них только одно сходство: как у того, так и у другого было два горба. Но горб с давних времен представлял главный признак шуток и насмешек[108]. Первый горб – это намек на веселость и на шутливый тон этой личности; второй же горб напоминает блестящую и пробитую кирасу воинов и животы a la poulaine[109] (удлиненные в виде острий, так же, как и башмаки a la poulaine), что было в большой моде в XVII столетии. Этот Полишинель относится именно к той эпохе по некоторым деталям своего костюма, так как вместо традиционной треуголки он носил фетр a la Henri IV[110].

Около 1630 года Полишинель, изображаемый до того времени живыми лицами, перешел с народных подмостков в труппу кукольных комедий, как и мамаша Жигонь, другое шуточное лицо, о котором упоминается в 1602 году[111] в рукописном журнале французского театра. В этой форме новый Полишинель сделался почти политическим лицом. Известные в свое время содержатели первого в Париже театра марионеток, братья Бриоше, Жан и Франсуа, обратили своего Полишинеля в выразителя мнения оппозиции против знаменитого кардинала Мазарини, а в 1649 году заставили его декламировать со сцены крайне едкие мазаринады. Марионетки Брюше пользовались большим успехом в конце XVII столетия. Этот театр находился в конце улицы Генего, в так называемом Шато-Гаийяр. Даже Буало в своем седьмом письме к Расину в 1667 году говорит о Франсуа Бриоше.

Успех Полишинеля был весьма значителен и в восемнадцатом столетии[112]. Ему было дозволено и петь, и танцевать, и даже смеяться над разными современными событиями, что составляло большое удовольствие для жителей, когда они утешались песнями, ввиду той гибели, к которой их вела неизлечимая апатия Людовика XV.

После революции звезда Полишинеля несколько померкла. После 1830 года Полишинель уступил свое место чисто политической карикатуре. Эту карикатуру олицетворяли во время июльской монархии в лице Майе. Майе