наступали дни, полные надежд и тревог: Лори тщательно следила за своим состоянием: грудь обмякла? я отекаю? устаю больше обычного? Может, я уже беременна или это предвестники менструации? А в завершении – кроваво-красное разочарование.

И так каждый месяц.

Теперь бездумные замечания сердобольных друзей ранили ее доселе спокойную душу. Она предпочла закрыться от общения, лишь бы не ходить на вечеринки беременных подруг, где только и делают, что обсуждают младенцев. Избегала больших модных магазинов, потому что не могла спокойно ходить мимо отделов детской одежды. Стала обходить стороной парки и детские площадки, чтобы не видеть гуляющих мам с укутанными в зимние комбинезончики детьми. Все вокруг – подруги, коллеги, незнакомки, восемнадцатилетние и сорокалетние – все беременели направо и налево, а она только и могла, что наблюдать за диковинным превращением их тел, вызванным естественным законом природы.

А вот ее тело не справилось с простейшим делом, для которого было предназначено. Говорят, внутреннее чутье никогда не подводит. Лори где-то читала, что в девяноста процентах случаев так оно и есть – внутренний голос прав. Получается, на каком-то глубинном уровне ее тело знало, что материнство не для нее? Что она не справится с этой ролью – лучше и не начинать.

Эти сомнения пронзали ее измученную душу всякий раз, когда появлялась кровь в конце очередного неудавшегося цикла попыток.

Жажда зачать лишила ее других интересов, она отчаянно преследовала единственную цель – стать матерью. Утраты шли одна за другой, оставляя на сердце крошечные трещины.

А потом заявился Пит с новостями хуже некуда… Зоуи беременна. От него.

Сказал прямо на кухне, где совсем недавно они сидели рядышком за столом, смотрели на табло калькулятора, подсчитывая, могут ли пойти на четвертое ЭКО.

После новости о Зоуи душа Лори погрузилась во тьму, в ней разверзлась такая бездна одиночества и печали, в которую она сама страшилась заглянуть, не то что кому-то рассказать. Ей пришлось собирать себя по кусочкам. Она вставала по утрам. Красилась. Причесывалась. Продолжала ходить в парикмахерскую на мелирование. Готовила. Съедала приготовленное. Однако склеить себя не удавалось, и при ходьбе внутри словно громыхали осколки сердца. Лори занялась преподаванием, работала над тем, чтобы расположить к себе детей, вселить в них желание рисовать, но сама не бралась за кисть с тех пор, как ушел Пит.

Лори понимала, отпуск на Фиджи ничего не исправит, но ей захотелось какой-то радости в жизни: каждый раз, глядя на запись о предстоящей поездке, ее лицо озарялось улыбкой. Она хотела стать прежней, как до их с Питом стараний зачать ребенка. Та Лори ей нравилась: легкая на подъем, веселая и общительная. Ей нравилось собственное тело. Нравился секс. По пятницам она любила тусоваться, выпить больше обычного, а в субботу – валяться в постели все утро, заниматься любовью, пить кофе с круассанами, роняя маслянистые пластинки теста на простыни. Она скучала по той Лори, по ее беззаботности.

Именно эту Лори видела в ней Эрин. Мысли об этом пришли девушке в голову только сейчас. Эрин упорно цеплялась за прежнюю версию сестры, потому что нуждалась в ней. Лори была ее каменной стеной, на которую можно опереться, когда жизнь штормила. А Лори хотелось сказать: Эрин, я теперь другая. Не хочу показывать, какой мрак у меня в душе: самой страшно туда заглядывать. Мне нравилось, какой ты меня видела, Эрин. Старшая сестричка, златовласка – так ты меня называла. Я хочу стать прежней, очень хочу. Я лишь позволила тебе поверить, что я та же. Но это не так, Эрин. Полюбишь ли ты меня другую?

Лори так потрясла измена Пита, что она не находила объяснений его поступку и предпочла аккуратно завернуть свое разбитое сердце, шлепнуть наклейку «соблазнительница» и швырнуть в Зоуи. Оказалось легче обвинить во всем любовницу, чем признать, что Пит ушел сам. Поэтому, когда Эрин скинула завесу тайны с похождений Пита и стало ясно, что Зоуи у него не первая, в Лори что-то надломилось.

Сначала ее подвело собственное тело. Потом изменил муж. А в довесок – удар от сестры, которая скрывала его секреты. Вот почему они поссорились и она прогнала Эрин.

В результате Лори полетела одна и по той же причине оказалась здесь, на богом забытом острове.

Она подошла к дереву с зарубками, высвободила одну руку из-под Сонни и провела пальцами по четырнадцати белым черточкам. Из самой свежей бороздки, источая резкий запах, сочилась липкая смола.

Лори обошла дерево с другой стороны, нащупала подушечками пальцев начертанные ножом имена погибших, и прочитала:

Холли Сентон, покойся с миром.

Рут Бэнток, покойся с миром.

Джек Бэнток, покойся с миром.

Каали Халле, покойся с миром.

Дойдя до конца, она опустила руку ниже, ощутив грубую поверхность коры, словно пустой лист, ожидающий новых строчек. Лори вздрогнула, представив, как туда, одно за другим, добавятся их имена, все до единого…

Глава 29

Тогда | ЛОРИ

Высоко в кроне дерева послышалось трепетание кожистых крыльев. Каждую ночь на закате вылетали из укрытий большие фруктовые летучие мыши. От вида черного полчища этих тварей на угасающем небосклоне Лори пробирала дрожь. Она видела в каком-то кино, как летучая мышь запуталась в длинных волосах героини и забилась, царапая острыми когтями кожу на голове. Освободив одну руку, она на всякий случай заправила волосы под майку.

Лори ходила вокруг костра, держа Сонни на руках. Феликс, готовясь к ужину, выкладывал на песок пустые половинки кокосовых скорлупок. Сегодня он поймал довольно крупную рыбину, которая теперь жарилась над пламенем на пропитанной водой ветке. От аппетитного аромата поджаристой кожицы во рту у Лори скопилась слюна. На горячих углях по краям костра завернутые в банановые листья лежали плоды хлебного дерева. Девушке не очень нравился их крахмалистый мягкий вкус – нечто среднее между картошкой и тыквой, – но если подсластить кокосовым молоком – вполне съедобно.

– Что-то Майка давно нет, – сказала она.

Феликс повернулся в сторону темных джунглей.

– Да, странно.

Майк часто отсутствовал, проводя дни на вершине хребта в дальнем конце острова. Он сидел и наблюдал в бинокль Джека за горизонтом. По вечерам возвращался поесть или просто погреться у костра.

Феликс снял рыбу с огня и начал отделять мякоть от хребта, раскладывая поровну в четыре чаши. Закончив, он сказал:

– Готово. Давай подержу Сонни, пока ты ешь.

– Горячо, поешь сначала ты, – сказала она.

– Кстати, у меня есть кое-что для Сонни…

Он пропал в тени и тут же появился с чем-то похожим на деревянную дугу. С причудливо изогнутой