Антонио никак не ожидал, что посещение церкви окажет на девушку такое воздействие, и рассматривал с удивлением красавицу, в которой сейчас никак нельзя было узнать недавнюю невесту турецкого паши.

«Быть может, стоит предложить Лали исповедаться в грехах? Да и самому есть в чем повиниться перед Господом, — мелькнуло у Карриоццо в мыслях. — Нет, займемся лучше этой процедурой чуть позже. Через неделю или две. Священник вполне может наложить на нас обоих епитимью прежде, чем отпустить прегрешения. Лали больше десяти лет не исповедовалась и не причащалась, а про мои грехи разговор особый — целый год жил у мусульман и подчинялся их обычаям. Нет, все позже, тем более, что в городе начинается карнавал».

Антонио понимал, что пытается обмануть прежде всего самого себя. Все его помыслы были о предстоящей ночи любви. Никто не может сказать, что их ждет впереди, так отчего бы не отпраздновать освобождение из турецкого плена и возвращение в Италию в объятиях юной красавицы, получившей воспитание в гареме?

Молодые люди вышли из церкви и, взявшись за руки, продолжили прогулки по мостовым Венеции. Заметив, что Лали все еще находится в состоянии благоговейного экстаза, Антонио предложил ей прокатиться по каналам на гондоле, надеясь, что волны напомнят девушке об их путешествии, пронизанном вкусом любовной страсти.

Замысел его удался. Когда они удобно строились в маленькой беседке на корме «хвостатого скорпиона», Лали, почувствовавшая легкую усталость от прогулки, прислонила свою нежную головку к сильному плечу своего друга и не сразу сообразила, что утонула в сладком нежном поцелуе. А затем уже сама прильнула к губам Антонио, забыв обо всем на свете. Больше всего на свете Карриоццо хотел немедленно отправиться с Лали в гостиницу, броситься вместе с ней в постель, зацеловать девушку до беспамятства и получить то, о чем мечтал столько дней и ночей, сознательно откладывая до возвращения на родину. Но он уже решил, что первая ночь любви Лали должна быть похожей на волшебный сон, и поэтому заранее все распланировал: сначала следовало завершить стамбульские дела, и только потом позволить Венеции закружить Лали в сетях карнавала. Хоровод масок, танцы на площади, выступление музыкантов и жонглеров, полет серпантина, россыпи конфетти, искры факелов, рассекающих звездную ночь, отражение этого прекрасного сумасшествия в водах лагуны — что может быть лучше столь восхитительной прелюдии, предваряющей упоительное любовное слияние с юной золотоволосой красавицей на ложе, усыпанном лепестками роз.

Перед Лали стоял настоящий венецианский купец: изумительные кружева, черный бархат одежды, золотая цепь на шее, перстни с крупными самоцветами, широкополая шляпа с драгоценным плюмажем. Таким красивым она никогда еще не видела Антонио и пришла в совершенное восхищение.

Карриоццо в свою очередь с удовольствием осматривал юную красавицу, затянутую в расшитый золотыми стежками черный бархатный корсет роскошного парчового платья кремового цвета с выбитым рисунком в виде маленьких тюльпанов. Это платье выбрал сам Антонио, ведь тюльпан по-турецки именуется — «лали». Свои роскошные волосы девушка заплела в косу и украсила их тонкой сеточкой, усыпанной золотыми бусинками.

— Я хорошо выгляжу? — с кокетливым любопытством спросила Лали, прекрасно осознавая, что не может не вызывать восхищение. — Ой, чуть не забыла! — она всплеснула руками и, подбежав к столику, достала из бархатного мешочка с драгоценностями какую-то вещицу. — Смотри, эта штучка прекрасно подойдет к этому наряду.

Антонио помог застегнуть у девушке на шее тонкую цепочку, а затем с интересом взглянул на кулон, украсивший нежную девичью шею.

— Занятная вещица… Это тоже подарок паши?

— Нет, — поспешно замотала головой девушка. — Этот кулон был на мне, когда меня привезли в Стамбул. Он — моя единственная память о детстве и семье. Кажется, мне подарил его мой отец, — Лали задумчиво потерла висок. — Был какой-то праздник… И больше я ничего не помню.

— Граф де Бельфлер подарил тюльпан с капельками бриллиантовой росы своей дочери в честь ее предстоящей помолвки с сыном Джузеппе ди Карриоццо.

Антонио мрачными глазами смотрел на испуганную девушку. На него словно вылили ведро холодной воды. Проклятье! Лали — дочь человека, лишившего его надежды на счастье. Карриоццо в смятении провел рукой по лицу девушки, пытаясь вспомнить прелестную золотоволосую девочку, которую ему прочили в невесты. Он видел ее несколько раз, в детстве. Но юный Антонио обращал мало внимания на малышку, так как все его мысли уже тогда были заняты мечтами о Монне. А месяцем позже Мальвина исчезла. И теперь вновь появилась в жизни Антонио под именем Лали. Как он раньше не заметил, что она удивительно похожа на своего отца — Людовико де Бельфлера.

— А что произошло потом, после моего похищения? — Лали теребила в руках кулон, с трудом веря в происходящее. Не иначе как Санта-Мария деи Мираколи услышала молитвы девушки и сотворила истинное чудо. Как иначе объяснить произошедшее?

— Никто не мог понять — куда ты исчезла. Считали, что тебя унесли феи. Твой отец был вне себя от горя. Но, говорят, что время лечит. И пять лет назад граф де Бельфлер — твой отец — женился. На моей невесте. И довольно об этом.

— Ты действительно веришь в то, что я — дочь этого человека?

— На гербе графа де Бельфлер изображен точно такой тюльпан. Так что сомнений быть не может.

— Значит, я — твоя невеста? — с трудом сдерживая бьющееся в груди сердечко, прошептала Лали и с надеждой уставилась в лицо Антонио.

— В это трудно поверить.

— Ты разве не рад? Теперь нам ничто не помешает быть вместе!

В распахнутое окно ветер принес звуки приближающегося праздника. Антонио присел на подоконник и уставился на резвящиеся на улицах маски, ленты серпантина, пляшущих арлекинов, домино, коломбин, мавров, пиратов, османцев. Какая-то женщина, скрывающая свое личико под маской, со значением поцеловала красную розу и бросила ее в руки Антонио.

— Спускайся вниз, красавчик! Я сумею развеять по ветру твою меланхолию!

Грустно улыбнувшись, Карриоццо повернулся к Лали, ожидавшей ответа на свой вопрос.

— Если желаете, графиня, я буду сопровождать вас на карнавале. Не стоит грустить в такой радостный день. О делах мы поговорим завтра.

Вернувшись под утро в гостиницу, молодые люди, пьяные от вина и карнавального безумия, сразу же вцепились друг в друга и рухнули в постель. Антонио с жадностью впился в сочные губы девушки, а его руки принялись бороться с ее тяжелым платьем. Лали извивалась ящерицей, желая помочь ему в этом сражении, ее нежные ручки обвили его шею, подобно стеблям вьюнка. Их пальцы кружили волшебной сетью по разгоряченным любовью телам. Поцелуи становились все более страстными. Жадные прикосновения Антонио заставляли девушку содрогаться от удовольствия, и Лали все сильнее и сильнее прижималась к Антонио, страшась и одновременно желая неистовства любовной схватки. Вспомнив рассказы наложниц о тех штуках, что они проделывали в постели старого паши и в объятиях евнухов, девушка принялась целовать и ласкать тело Антонио, спускаясь все ниже и ниже. Она впервые ласкает мужчину, но почти уверена, что сумеет заставить его стонать от страсти.