А если он побоялся, что она не сможет ничего объяснить? Как сегодня утром, когда речь зашла о телефонном звонке его матери? В таком состоянии разве не мог он, не задавая лишних вопросов, сам придумать какое-то объяснение — быстро-быстро, прежде чем станет больно, вроде как когда макнешь палец в кипяток? А потом, движимый тем же сильнейшим страусиным инстинктом, что и она, разве не мог он просто взять и избавиться от сумки?..

Нет. Даже опасаясь за нее, Джефри на такое не пойдет… во всяком случае, тот Джефри, которого она знает, Значит, сумку забрал кто-то другой. Кто-то… Кто угодно… И тотчас загадка в целом представилась Розамунде настолько расплывчатой и безбрежной, что не стоило и пытаться ее разгадывать. Ни малейшей надежды отыскать объяснение нет. Сумка исчезла, это главное. Оставалось только надеяться, что она исчезла навсегда. Чтобы и думать о ней забыть. И обо всех остальных уликах тоже…

Живо схватив в охапку пальто и туфли, Розамунда оттащила их в сад и принялась деловито счищать с них грязь. Благо она уже высохла и сама отваливалась кусками. Отвердевшие ошметки с легким стуком сыпались на дорожку. Скоро они исчезнут без следа, навсегда смешавшись с грязью лондонского сада. Еще один дождь или просто сырая зимняя ночь — и можно считать, ничего и не было. Розамунда убрала хорошенько начищенные туфли, повесила на свое место чистое сухое пальто и — смешно сказать — почувствовала глубокое удовлетворение, словно этими простыми действиями ей удалось повернуть время вспять и воротиться в тот день, когда ничего еще не произошло; при условии, конечно, что Линди на самом деле никуда не пропадала.

Она так живо себе это представила, что, когда раздался телефонный звонок, сняла трубку в полной уверенности, что услышит голос Линди. Когда же не услышала, ей потребовалось некоторое время, чтобы сначала узнать, чей же это голос, а потом — чтобы понять, что голос толкует вовсе не о том, чем в данную минуту забита голова Розамунды, а — как это обычно бывает с голосами — исключительно о своих собственных делах.

— Значит, я могу забежать около пяти? — пищал далеко в трубке детский голосок Норы. Розамунда старалась и все никак не могла переключиться со своих мыслей и проблем на проблемы Норы. — Меня все это страшно беспокоит, — продолжал голос. — Я непременно должна с тобой поговорить до того, как вернется Вильям.

— Ну конечно. Да. Да, я с удовольствием с тобой поболтаю… да, приходи, когда сможешь… нет, конечно, я не занята.

Успокаивая Нору, Розамунда одновременно пыталась сообразить — что бы такое могло означать «все это»? Уж точно не пропажа Линди. Для Норы «все это», скорее всего, имеет отношение к Неду, но что именно на сей раз натворил парень? И должна ли была знать об этом она?

Очевидно, должна. Нора, появившись у нее днем, была явно огорчена — даже немного обижена — тем, что Розамунда еще не ознакомилась с последним выпуском «саги о Неде». Однако обида была мгновенно забыта, как только Нора с явным удовольствием и облегчением пустилась рассказывать историю с самого начала. Наклонившись вперед в кресле, она нервно сжимала в руках чашку с чаем.

Нед ушел из дома — в шестой раз, насколько помнит Розамунда, — с родителями не посоветовался, и с тех пор от него никаких известий.

— Но он и раньше такое выкидывал, — попыталась утешить Нору Розамунда. — И ничего с ним не случалось. А что не пишет, так мальчишки никогда не пишут — они этого терпеть не могут. По-моему, пора тебе перестать за него волноваться и позволить ему идти своей дорогой.

Абсолютно бесполезный совет: как будто у Норы есть хоть одно реальное средство не позволить этого. Тем не менее слова Розамунды ее несколько успокоили, она уже не с такой силой стискивала чашку и ухитрилась сделать несколько судорожных глотков.

— Да, ты, наверное, права, Розамунда. Я пытаюсь, я честно пытаюсь так себя и вести, правда. Но в этот раз дело не только в том, что он сбежал. Уж и не знаю, как тебе сказать… — Нора нервно оглядела комнату, словно опасаясь скрытых микрофонов, затем понизила голос: — Понимаешь, самое ужасное, что он, когда уходил, вытащил у меня из сумки восемьдесят фунтов! Не представляю, что будет, если Вильям об этом узнает…

— Боже, Нора! Какой кошмар! — Розамунда лихорадочно искала слова для сочувствия. — А ты уверена, что это он взял? Сама ты не могла их как-нибудь потерять?

Нора покачала головой:

— Нет. Знаю только — до обеда они там были, а через час пропали… и он пропал! Я сразу же обнаружила пропажу; ты не думай, что я тебе раньше не говорила, потому что сама не знала. В тот же день, как он ушел, знала, просто не хотела тебе рассказывать прямо там, на платформе, при всем народе, да ты к тому же была с подругой… Не хочу, чтоб другие были в курсе. Тебе-то я могу все сказать, ты болтать не станешь. И можешь понять, каково мне, — у тебя у самой сын.

Розамунде не очень понравился намек: мол, если у нее есть Питер, то ей, стало быть, хорошо известно, что переживает мать, когда у нее из сумки крадут деньги; но бедняжка Нора пребывала в таких расстроенных чувствах, что ожидать от нее тактичности не приходилось. Кроме того, Нора произнесла нечто такое, в чем следовало незамедлительно разобраться.

— Что ты имеешь в виду — «не хотела говорить прямо на платформе»? На какой платформе? Когда?

Удивление, с которым Нора уставилась на нее, на мгновение стерло с ее лица выражение тревоги.

— Ну как же — на железнодорожной платформе. Разве не помнишь? Я еще выясняла насчет поездов до Брайтона, как раз в тот день, когда ушел Нед. Ты должна помнить.

— Но когда это было? В какой день? — Розамунда усиленно рылась в памяти, но тщетно — никаких воспоминаний. — В какой день?

— Я же говорю — в тот день, когда Нед уехал, — чуть нетерпеливо повторила Нора. — Когда я с вами обеими разговаривала, я уже знала, что он взял деньги, но мне не хотелось…

— Ну да, да, понятно! — в отчаянии перебила Розамунда. — Но когда именно это было? На этой неделе? На прошлой?..

— И у тебя тоже такое чувство? — с облегчением воскликнула Нора, словно наконец отыскала родную душу. — Просто не верится — правда? — что прошло всего три дня, как он уехал! Кажется, что уже несколько месяцев… Я все-таки очень боюсь, что он уехал в Брайтон. Не могу отделаться от этой мысли.

— Да что такого ужасного в Брайтоне? — Розамунда позволила себе на минуту отвлечься. — Почему бы ему не поехать в Брайтон?

— Все ты прекрасно знаешь. «Алые сердечки»[8], алкоголь — вот что. И разные девицы… — политично объяснила Нора. — Разве Брайтон не этим славен?

— Этого где хочешь хватает, — заметила Розамунда. — Не удивлюсь, если окажется, что Лондон еще почище Брайтона. Тут главное, с кем поведешься…

— Вот именно! — горестно воскликнула Нора. — У него в Брайтоне есть компания, точно есть! Поэтому я и старалась выяснить, помнит ли кассир, как Нед покупал билет… Я так боюсь… Если он поедет туда, добром это не кончится!