Антону не терпелось похвастаться своими успехами перед Роуз, когда они встретились, чтобы купить шарф к жакету. Он прихватил с собой «Гардиан». Кроссворды все еще были ему недоступны, но кое-что он мог прочесть с налета и жаждал продемонстрировать это ей.

В эти дни Антон часто испытывал приятное волнение и сам себе удивлялся. Он до предела выматывался на стройке, и весь вечер уходил на восстановление сил. Не странно ли, что на фоне всего этого Антон временами испытывал необъяснимый подъем, остро ощущал радость жизни. Эти приступы счастья случались и проходили. Но он знал, что их регулярность свидетельствует о том, что к нему приходит что-то новое. Возможно, здесь у него начнется какая-то другая жизнь, все может сложиться очень хорошо.

Антон знал, что такое счастье. В сто жизни было много хорошего. Он мог радоваться, но вот сначала рухнул его брак. Оказалось, что жена больше не любит его. Когда она ушла, наступил долгий период пустоты. Он тянулся ото дня ко дню, без надежды, без радости. Антон жил, едва это замечая. Он работал, ел, спал — или не спал, — но во всем этом не было никакого смысла. Потом он потерял работу, не смог найти другую, и вот это, как ни странно, и стало подсказкой, спусковым крючком. Он сказал себе, что надо что-то делать. Действовать.

И вот Антон здесь. Работает, восстанавливается. Читает детские книжки. Вбирает в себя здешний воздух.

Джерри любит петь. Он и основал здешний хор. Для Шарлотты это была еще одна необычная грань его натуры. Ни в каких других коллективных песнопениях он никогда не участвовал, и никто ни разу не слышал, чтобы он пел дома, к примеру в ванной или за работой в своем сарае, но у него определенно был хороший тенор. Раз в две недели Джерри исчезал на вечер, а дважды в год Шарлотта и Роуз слушали ораторию «Мессия» или реквием в большой викторианской церкви, находящейся в нескольких милях от дома. Шарлотта, а может быть, и Роуз смотрели на знакомое лицо среди других с некоторым удивлением — у всех у них ритмично открывались рты. Это было так… активно, экспрессивно, словом, весьма непохоже на Джерри. Но он пел, и это вызывало уважение. Казалось бы, страсть и духовный напор религиозной хоровой музыки должны быть ему совершенно чужды. Возможно, именно этот момент его и привлекал. Во всяком случае, хор был важен для Джерри, и он получал от пения большое удовольствие.

Поэтому в хоровые вечера Роуз рано готовила ужин, после чего Джерри исчезал, притом в приподнятом настроении. Сейчас, как выяснила сегодня Шарлотта, они репетируют «Илию» Мендельсона.

Она была рада, что съездила в больницу утром и теперь, когда Джерри ушел, могла побыть с Роуз.

— Доктор очень оптимистично настроен. Я чувствую, что скоро можно будет перебираться домой.

Роуз пристально посмотрела на нее:

— Он сказал, что ты можешь уже обходиться без костылей?

— Нет, но…

— Все остальное — не довод, — отрезала Роуз.

— Ты, кажется, подстриглась. Из-за этой проклятой травмы я совершенно зациклилась на себе и только сейчас заметила. Очень мило. Ты выглядишь такой юной.

— Ага. — Роуз бросила беглый взгляд в кухонное зеркало. — Так и было задумано.

— Скажи мне, Джерри всегда пел? — продолжала Шарлотта.

— Периодически. Когда голос хоть как-то звучал. А почему ты спрашиваешь?

— Просто так.

— Я знаю, это несколько не в духе Джерри, — сказала Роуз. — Нам всем иногда надо делать что-то необычное для себя. Вот мне, например, возможно, стоило бы заняться спортом.

— Не думаю. По-моему, спорт никогда не был твоей сильной стороной.

— Именно поэтому. Можно начать шить или вышивать. Но я не отклоняюсь от своего пути, правда? Совершенно предсказуема.

Шарлотта внимательно посмотрела на свою дочь. Что-то с ней происходит. Хорошее? Плохое?

— Напротив, ты удивляешь меня прямо сейчас.

Роуз рассмеялась.

— Насколько я понимаю, для Джерри хор имеет терапевтическое значение. Выводит его к людям. Он ведь никогда не был завсегдатаем пабов.

— Когда-то вы много гуляли вместе.

— Гм. Похоже, это в прошлом.

Повисло молчание. Шарлотта думала о том, как странно меняются с годами отношения в семье, какие тут происходят сдвиги и как удерживается равновесие. Иногда Том очень нуждался в ней, а бывали периоды, когда она спокойно могла отойти в сторону. Но все же они были близкими людьми. Иногда, конечно, ссорились. Когда остаешься одна, тебе очень не хватает этого скользящего взаимодействия, этих приближений и отходов.

— А насчет спорта жаль, — сказала Роуз. — Мне не повредила бы какая-нибудь физкультура, я толстею…

Казалось, она где-то очень далеко. О чем дочь думает?

— Нет, ты не потолстела, просто немного округлилась.

— Деликатно выражаясь, — внезапно резковато ответила Роуз. — Да, некоторая расплывчатость очертаний, свойственная среднему возрасту. Кризис. Кризис среднего возраста. Надо быть осторожной, не правда ли? — Она потянулась за телевизионной программкой. — По телевизору сегодня полная чушь. Придется провести вечер с хорошей книгой. Кстати, мама, у тебя из сумки выглядывает «Код да Винчи». Как тебе нравится?

— Предположим, нам предоставили возможность стать другими, — сказала Роуз подруге Саре. — Кем бы мы тогда хотели быть? Допустим, у нас нет детей… Мы не потратили на них ни времени и ни сил, как это было на самом деле. Если бы у нас не было мужей? Чем бы мы предпочли заняться?

Сара посмотрела на часы:

— За оставшиеся пятнадцать минут моего перерыва на ланч мы вряд ли успеем ответить на все эти вопросы. А что это ты вдруг? Ты же всегда твердила, что не хочешь никакой карьеры.

— Да я даже не о ней. О чем-то таком, что могло бы произойти раньше, чем любая карьера.

— Если речь не об этом, тогда о чем?

— О случайностях, — ответила Роуз. — Вернее, о том, чего не случилось. О других вариантах, об альтернативах.

— A-а! Ну типа я была звездой балетного класса, а не ходячим пудингом, как на самом деле, потом стала прима-балериной, а теперь просто национальное достояние. Ну а ты?

— Нет. Это ты опять про карьеру. Или такое можно назвать талантом?

— Пусть будет так. Выбери себе какой-нибудь талант.

— Нет, мне все это очень интересно — про альтернативы, но я не могу придумать никакой для себя. Может, недостаток воображения? Или другое. Когда ты уже такой, какой есть, невозможно представить себе что-то другое?

— Да что тут сложного? — пожала плечами Сара. — Допустим, ты работаешь не на его светлость, а на какую-нибудь кинематографическую шишку, притом в Голливуде. А еще ты замужем за Хью Грантом — прости меня, Джерри.

— Нет, спасибо. Мне не нравится Хью Грант, как и климат Калифорнии. Погода там всегда одна и та же.