Я киваю и стараюсь сконцентрироваться на дороге. Эта ночь будет самой долгой в моей жизни.

Мы едем всего десять минут, а Чарли уже начал жаловаться.

– Здесь сзади очень жарко, а эта песня – просто вынос мозга.

Оливия закатывает глаза и протягивает ему провод на заднее сиденье.

– Слушай, что хочешь.

Чарли вставляет провод в свой телефон, и через несколько минут из наушников доносится какая-то старая гнусавая песня в стиле кантри. Мы втроем издаем стон.

– Что? – спрашивает Чарли. – Отличная песня!

– Нет, не отличная, – говорю я. – У тебя отвратительный музыкальный вкус.

– Точно, – соглашается Оливия. – Тебе нравятся эти песни из фильмов на вечные темы.

– Что это вообще значит? – спрашивает Чарли.

Оливия протягивает руку за его телефоном, и он передает ей его.

– Такие, которые могут быть саундтреком к любому фильму на вечную тему.

Минуту-другую она ищет, и потом пространство заполняет знакомая мелодия. Оливия комментирует ее:

– Смотри, это история про то, как разбогатеть, с намеком на проституцию. О бедной матери и двух сестрах. Одна из сестер – совсем юная и больная, а старшая – достаточно взрослая и симпатичная. И вот мать решает, что единственная возможность для них выбраться из ночлежки – нарядить дочь в красное платье и найти для нее папика. Никакой фантазии.

Мы с Уэсом покатываемся со смеху. Оливия нажимает на «стоп» и включает другую мелодию. Услышав слова, я сразу же узнаю песню.

– А эта – типичная инструкция по выживанию в экстремальных условиях. Если миру придет конец, все городские жители поджарятся на костре апокалипсиса, но только не деревенский парень. Ты не только найдешь, что накрыть на стол, но и сделаешь это по этикету.

Она переключается на другую песню.

– Вот стандартный пример морали «учись у старших». О старом аферисте, поучающем молодого, как лучше проворачивать аферы. Курево. Алкоголь. Поезд.

Теперь даже Чарли смеется.

– Ладно-ладно, – говорит он. – Но все же это хорошие песни.

Следующие тридцать миль мы слушаем плей-лист Чарли и пытаемся подобрать избитые клише к каждой из песен.

Наконец Чарли вытаскивает провод из телефона.

– Вы думаете, что заставили меня разочароваться в этих песнях, но это не так.

Оливия включает радио, и мы снова слушаем рождественские мелодии.

– Что такое с дядей Ронни? – спрашиваю я. – Он буквально бросился вон из кухни, когда бабушка принесла канноли.

Оливия хихикает.

– Он отказывается их есть.

– Почему? – спрашиваю я. – Это одно из коронных бабушкиных блюд.

– Это из-за нас, – говорит Уэс.

Я бросаю на него быстрый взгляд в зеркало, и он смотрит на меня.

– Нас? Что мы ему сделали? – спрашиваю я.

Чарли наклоняется вперед и отвечает.

– Помнишь, мы однажды нашли в папином аптечном шкафчике порошок, от которого срочно хочется в туалет?

– О господи! – восклицаю я.

– Угу, – говорит Уэс.

Первый год в школе, мы пытались наказать Злодеек Джо за что-то – я даже не помню, за что, – и решили, что будет забавно подсыпать немножко такого порошка в их напитки. Но вот насыпали мы его по ошибке в стакан дяди Ронни. Причем каждый добавил ему в стакан этого порошка, не зная, что остальные трое сделали то же самое.

Не нужно говорить о том, что дядя Ронни не мог выйти из туалета в тот вечер очень долго.

– Но это было лишь однажды! Три года назад! И канноли не имели к этому никакого отношения!

– Но помнишь, в тот вечер бабушка приготовила огромное количество этих канноли. И он их ел. И считает, что все случилось из-за них, – говорит Оливия.

– Какой кошмар. – Но я не могу не рассмеяться.

Чарли пожимает плечами.

– Больше из-за нас.

Уэс наклоняется вперед.

– Мы с Чарли пытались уговорить его поесть канноли в прошлом году, но каждый раз, когда мы упоминали о них, он буквально зеленел. – Уэс поворачивается к Чарли и говорит: – Помнишь, когда мы поспорили с ним на то, что «Святые» победят «Ковбоев», и выиграли, мы сказали, что ему придется съесть канноли?

– Да, и он заставил тетю Патрисию есть их за него.

Уэс встречается со мной взглядом в зеркале.

– Мы пытались излечить его от этой паранойи, но человек не собирался сдаваться.

– Он реально долго сидел в туалете, – добавляет Оливия.

– Кстати, о проделках, – говорю я. – Готовы признаться? Кто написал мне от имени Бена с нашей улицы то любовное послание?

– Оливия! – кричит Чарли.

– Чарли! – кричит Уэс.

– Уэс! – кричит Оливия.

– Однажды я узнаю, кто это сделал! – восклицаю я с усмешкой. – Вы все знали, что я сохла по нему. И я выставила себя полной дурой, когда подъехала на велике к его дому с блюдом, полным этого лаймового печенья, чтобы сказать ему, как мне понравились его письма.

За неделю до этого я помогала бабушке готовить это печенье для книжного клуба мамы Бэна, поэтому, когда получила письмо о том, как ему понравилось это печенье, я приготовила двойную порцию и отвезла его к его дому.

– Он выглядел как олень, ослепленный фарами!

Все покатились со смеху.

– Ладно. Я выясню и отомщу.

– А так как тебе нужно будет гулять с нами, чтобы выяснить это, я поддерживаю твое стремление к отмщению! – говорит Чарли и включает новую песню.

Свободный день

– Оливия, мы приехали.

Я слегка толкаю ее, чтобы она проснулась, а она продолжает отталкивать мою руку от себя. Она уснула где-то полтора часа назад, примерно через тридцать минут после Чарли и за тридцать минут до Уэса. Она потирает глаза и пытается осознать, где мы находимся.

– Софи, почему ты не разбудила меня? – спрашивает она сонным голосом.

Я паркуюсь на свободный пятачок у входа в приемное отделение.

– Ты не так долго спала, – отвечаю я.

Чарли потягивается на заднем сиденье и настолько громко зевает, что Уэс просыпается. За окном темно, и есть только свет от приборной доски.

– Прости, – бормочет Оливия. – Мне так стыдно, что ты все время вела сама.

Я качаю головой.

– Ничего страшного. Рада, что все немного поспали.

Оливия разворачивается на переднем сиденье, выглядывает в окно и говорит: