— Извини. Имя редкое. Но красивое. Асокращенно как, Уля?

— А тебя как зовут?

— Анна. Швецова Анна Викторовна, —помедлив, добавила она и усмехнулась, точно в ее словах заключалось нечтосмешное. — Я никто, и зовут меня никак, — вдруг сказала она,выбираясь из машины.

После такого заявления видеть ее у себя вгостях мне и вовсе не хотелось, но как выйти из создавшегося положения, я незнала, к тому же здорово мучило любопытство. Мы поднялись в квартиру.

— Одна живешь? — спросила Аня,снимая ботинки.

— Да. А ты?

— Тоже одна. Был бы кто-то рядом,глядишь, мозги бы уцелели. Он, я уверена, специально выбирает одиноких, с намипроще.

— Проще что? — быстро задала явопрос.

— Запугать. Мозги запудрить, — пожалаона плечами. — Кухня там?

— Да. Проходи.

Я стала собирать на стол. Анна устроиласьвозле батареи, все еще зябко дергая плечами, хотя в кухне было тепло.

— Рассказывай, — предложила она безособой охоты.

Я торопливо поведала свою историю. Она слушаламолча, разглядывая свои руки, время от времени кивала.

— Ясно, — вздохнула она, когда язакончила. — Я имею в виду, ничего не ясно в целом, зато понятно, почемуты там оказалась. — Она разглядывала меня, сосредоточенно хмуря лоб, какбудто принимала важное решение. — Я тебе верю, — изрекла онанаконец. — У тебя глаза хорошие. Хотя… ладно, я тебе верю.

— Спасибо, — сказала я, не придумавничего умнее. — Расскажи, пожалуйста, как ты оказалась в парке и почему.

— Он позвонил и велел сделать этотдурацкий плакат. Ну, я сделала. Потом опять позвонил, сказал, что в одиннадцатьутра я должна быть в парке.

— Кто позвонил?

— Азазель, естественно. У меня неткомпьютера, он звонит мне по телефону.

— Тебе кто-то позвонил по телефону, и ты сплакатом бросилась в парк? — усомнилась я в чужом здравомыслии.

— Но ты ведь бросилась за желтойкурткой? — насмешливо глядя на меня, спросила Анна.

— Но… этому предшествовали события, окоторых я тебе рассказала.

— У меня тоже события предшествовали. К примеру,мамуля каждую ночь звонила по телефону ровно в час, и мы мило болтали.

— Ну и что? Моя мама тоже звонит, правда,не ночью.

— Не знаю, как твоя, а моя мама умерлагод назад.

— А тебе не пришло в голову, что эторозыгрыш?

— Ага. Пришло. И ушло. Откуда шутникузнать, что я разбила в шесть лет китайскую вазу, которую отцу подарили наюбилей, со всеми дальнейшими последствиями? В первый раз мамуля позвонила идолго жаловалась на условия существования, то есть на геенну огненную. Просиламеня в церковь сходить. Я, конечно, пошла, батюшке все рассказала. Батюшкарешил, что у меня не все дома, но панихиду отслужил. Через месяц у него от менянервный тик начался. Все мы верим в Воскресение Христа и наше спасение, но,когда покойники регулярно звонят, это все-таки впечатляет. А старушка такразохотилась, велела батюшке передать, что у него в саду под яблонькой чугунокзарыт с баксами. И что ты думаешь? Батюшка вроде не поверил, когда я старушкиныслова ему передала, но лопатку все-таки прихватил. И баксы нашел, только невпрок пошла находка. Повесился батюшка, — сказала Анна и улыбнулась, зло,с остервенением, от веселья она была далека.

— Действительно повесился?

— Ну, в петле нашли. Это вообще страшныйгрех, а когда священник на себя руки накладывает… Я решила, что ценныесведения, что мамуля сообщает, лучше держать при себе. Вот так. Шесть месяцев яне сплю, пью успокоительные и лечусь у психотерапевта. Он обещал поставить наноги, но вряд ли в это верит. Я думаю, ему самому не худо бы подлечиться.Психотерапевт, который говорит больному: «Я вас на ноги поставлю…» — Оназасмеялась, после чего добавила со вздохом:

— Лучше на голову.

— Она и сейчас звонит? Я имею в виду твоюмаму?

— Ага. Правда, не каждую ночь, должнобыть, устает старушка. Или перед хозяином не выслужилась, не удалось сцапатьгрешную душу.

— Извини, но как-то ты о матери говоришь…

— Это не моя мать, — зло ответилаАнна. — То есть, возможно, это существо когда-то было моей матерью. Асейчас… сейчас это исчадье ада.

— Ты в самом деле так думаешь? —заволновалась я. Анна сама только что сказала, что лечится у психотерапевта.

— Мать любит своего ребенка, а не доводитего до безумия. А я в психушке частый гость — и все благодаря мамуле. Я вотдумаю, может, кол осиновый в могилу вбить? Впрочем, бесполезно. Кол положеновбивать в сердце, если я такое проделаю, меня будут держать в смирительнойрубашке. К тому же кол для вампиров, а я мамашу блуждающей не видела, толькоголос имею счастье слышать.

— Аня, — сказала я, — аголос-то настоящий? Голос точно твоей мамы?

— Не знаю, — вздохнула она. —Догадываюсь, о чем ты подумала. О розыгрыше забудь, люди так не шутят. Тут ещемного чего было, не хочу рассказывать. И про глупости с милицией, проопределитель номера лучше молчи. Сама понимаешь, чтобы довести человека досумасшествия, надо напрячься.

— Ты считаешь себя сумасшедшей? — неповерила я.

— Слушай, я ничего не знаю. Может, яспятила, а может, другие, это уже не имеет значения. Я просто хочу, чтобы всепоскорее кончилось, все равно как, лишь бы поскорее.

— А как ты узнала об Азазеле? —спросила я.

— От мамаши, конечно. Она сказала, что янужна хозяину. Ну, тут и он объявился, в ту же ночь.

— Позвонил по телефону?

— Ага. Потом… не важно. Короче, он меняне забывал. А вчера позвонил и в сквер с плакатом отправил. Зачем-то емупонадобилось, чтобы мы были вместе. Интересно.

— Тебе звонят по телефону, мне присылаютпослания по электронной почте, я несколько раз видела мужчину. И в твоем, и вмоем случае рядом гибнут люди. Но это нельзя назвать убийством.

— Вот что, не ищи во всем этом логики, еетам просто нет. И не пытайся понять. Не то он возьмется за тебя всерьез, и тыочень быстро окажешься в комнате с мягкими стенами. А он любит американскиефильмы, — вдруг хихикнула Анна. Выглядело это так, что слегка менявстревожило, повода для веселья я не видела.