Позднее тот же modus operandi взяла на вооружение мусульманская секта асесинов на территории, занимаемой сегодня Сирией и Ираном.

Разумеется, не все религиозные фанатики становились террористами, но все террористы без исключения были одержимы своей религией или политической идеологией. Они даже чувствовали себя комфортнее, когда секты, тайные общества или политические партии манипулировали ими и полностью завладевали их сознанием, помогая ему проходить через сменяющие друг друга периоды экзальтации, депрессии и того, что можно назвать нормальным состоянием.

Террористами не рождались. Ими становились под воздействием общества, семьи, школы, культуры. И всегда очень важным, если не ключевым, фактором служил религиозный или политический фундаментализм, накладывавшийся на склонность индивида к насилию. Этакий расизм, облаченный в религиозную форму, который делит все человечество на мусульман и немусульман, как в свое время делили на арийцев и неарийцев…

После 11 марта в испанских газетах заговорили о призраке, который бродит по Европе, призраке джихада. Общество настраивалось на то, что «священная война» объявлена исламистами всему Западу, а потому противостояние ей должно стать главным политическим приоритетом правительств. Собственно, именно на такую реакцию и рассчитывала «Аль-Каида». Гражданам Западной Европы оставалось только спровоцировать самих себя на новые «крестовые походы» и таким образом дать террористам в руки оправдание их джихаду. Панисламистам-радикалам выгодно было, чтобы все так и воспринималось. Подобная постановка проблемы служила моджахедам гораздо более эффективным политическим подспорьем, нежели социалистические и национально-освободительные идеологии недавнего прошлого, которые привлекли только ограниченные слои населения арабских стран и таким образом оказались нежизнеспособными.

Трудно не заметить и общее удручающее положение в сегодняшнем арабском мире. Если в первые века второго тысячелетия арабская цивилизация достигла бесспорных высот в развитии культуры, то к началу третьего на этом месте образовались зияющие пустоты. В музейных и библиотечных архивах продолжают покрываться пылью миллионы томов на арабском, греческом и латинском языках. По оценкам ООН, неграмотность в арабских странах среди женщин достигает пятидесяти процентов. Там же переводится книг с иностранных языков в три раза меньше, чем в одной только Греции. В арабском мире культуры и науки не происходит ничего действительно интересного. Наиболее одаренные предпочитают проявлять свои способности на Западе. От Марокко до Ирана можно на пальцах считать сколько-нибудь авторитетные в международном плане научно-исследовательские центры, а если таковые имеются, то они обязательно ориентированы прежде всего на военные цели. Арабский язык так и не создал своего собственного научно-технического аппарата, практически вытеснен английским. Попытки совместить консерватизм исламской религии с производством и развитием науки провалились.

Следя за дискуссией в испанском обществе по поводу исламского терроризма, мне приходилось вычленять из нее некоторые общие знаменатели. На мой взгляд, они сводятся к трем главным тезисам.

Первый. Благоприятные предпосылки для эффективной борьбы с терроризмом будут созданы, когда государственные деятели, вместо того чтобы угрожать другим странам, станут использовать все средства для утверждения подлинной демократии у себя дома и духа сотрудничества между народами, прежде всего в области отношений между национальными культурами. Сначала нужно установить социальную справедливость и главной духовной ценностью сделать культуру, а политикам общие интересы поставить выше конъюнктурных.

Второй. Борьбу с терроризмом нужно вести там, откуда он черпает ресурсы, – в международной банковской системе. Террористы – это бандиты и убийцы, к ним соответственно нужно и относиться. Речь здесь идет совсем не о конфликте ислама с Западом. Питательная среда терроризма – нищета, социально-экономическая отсталость и вызываемое ими отчаяние в широких слоях населения арабских стран. В кино и по телевидению мусульманам показывают обыденную жизнь на Западе. Это вызывает у них раздражение, зависть и злость, ибо такая жизнь им даже не снится.

Третий. Религия и расизм органично сплетаются в единое целое. Случай с исламом не уникален. Просто сегодня эта религия вышла на передний план, поскольку ею прикрываются террористы, по-своему интерпретируя Коран. Точно так же имел место в мировой истории и католический терроризм…

Журналист Перес Ройо чуть отошел от темы дискуссии и высказал свое мнение о том, как реагировали на террористический акт испанские власти сразу после взрывов на мадридской железной дороге. «Вероятно, нет лучшего индикатора состояния демократической системы государства, чем реагирование ее на обман, – отметил он. – Никто не спорит, обман вообще не может быть вырван с корнем из любой политической системы, как бы демократично она ни выстраивалась. Демократию определяет форма, в которой политическая система реагирует на обман, теряя или не теряя при этом доверие граждан к власти. У нас, испанцев, есть все основания для серьезного беспокойства по поводу состояния здоровья нашей политической системы. Такое беспокойство должна вызывать ее неспособность реагировать на обман со стороны высших должностных лиц. Наша политическая система не смогла заставить премьера Аснара сказать людям правду».

Чуть меньше тысячи лет назад христиане пользовались разными календарями и не было в них даже намека на летоисчисление от Рождества Христова, на начало «нашей эры». Неопределенность в отсчете времени и привела уже в наши дни к возникновению гипотезы о том, что античная эпоха не так уж далека от нас, как принято думать.

Так вот, если все же брать за основу ныне принятую хронологию, то весной 399 года до нашей эры в Афинах состоялся суд над Сократом. Трое граждан (политик, поэт и оратор) обвиняли философа в подрыве государственных устоев, пособничестве поражению республики в Пелопоннесской войне, недостаточном почитании богов и порче нравов молодежи. Обвинения довольно серьезные, чтобы ожидать от судей смертного приговора.

Семидесятилетний мудрец спокойно выслушал все поставленное ему в вину. Предложение тут же в присутствии судей отречься от своих взглядов категорически отверг. Друзья, жена и трое сыновей тщетно пытались уговорить его пойти на уступки. И когда ему дали возможность сказать свое последнее слово, он уверенно произнес:

– Афиняне! Я вас ценю и люблю, но подчиняюсь небесным правителям больше, чем вам. Пока во мне высекается искра мысли и теплится жизнь, ни за что не откажусь от своих убеждений и твердо буду их отстаивать. Оставьте меня, если не на свободе, то при моих взглядах. Ничего другого делать я не намерен, пусть даже мне грозит смерть.

Не кажется ли вам, что справедливо было бы уважать не все мнения, а мнения людей достойных, способных глубоко мыслить и не особо обеспокоенных тем, как воспримет их большинство? Да, действительно, мой образ жизни разительно отличается от общепринятого. Я не занимаюсь ремеслом или торговлей, не участвую в дискуссиях на официальных собраниях и вообще в политической деятельности. Но я так же заинтересован в улучшении благополучия моих сограждан и считаю своей задачей просто доводить до них мою главную мысль: прежде чем что-то делать, следовало бы подумать, как самим стать более совершенными умом и душою. Свою же вину я вижу лишь в том, что некоторые юноши в беседах прибегают к моему методу и таким образом невольно указывают на невежество отдельных авторитетных граждан. Однако это не есть мое сознательное намерение…