– Простите, Елизавета Германовна, – опомнился Соболев. – Обычно я веду себя с женщинами более корректно. Просто я никогда не находился в таком положении.

– Смею заметить, Аркадий Александрович, но во влагалище этой «коровы», как вы сейчас выразились, обнаружена ваша сперма. Значит, как ни верти, но в какой-то момент своей жизни вы посчитали ее достаточно привлекательной для того, чтобы провести с ней ночь.

– Я просто очень много выпил. В том все и дело.

– Нет, не все, – упрямо качнула головой адвокат. – Вы и в самом деле вели с ней разговоры о холодности вашей жены?

– Разумеется, нет. За кого вы меня принимаете?

– Но с ее слов все выглядело довольно убедительно. Кстати, как вы можете знать, что она говорит неправду? Вы же ничего дельного про тот вечер вспомнить так и не смогли?

– Я не мог такое сказать о Виктории, и точка!

– А как насчет родителей вашей жены, которые якобы устроили вашу научную карьеру? Тоже неправда?

– Абсолютно! – выпалил он. – Всего, что я имею, я добился своим умом, своими стараниями. Старики Андриевские, конечно, признанные авторитеты, но это же в конечном счете ничего не значит. Не они стояли на кафедре, когда я защищался. Не они писали за меня научные труды. Мне помогала сама атмосфера их дома, их кабинеты, заполненные книгами, дружеские посиделки с корифеями нашей науки. Но я никогда не злоупотреблял своим родством, с детства усвоив, что всего в жизни нужно добиваться самостоятельно. Мои родители, к несчастью, уже умерли, но именно от них я получил свои самые главные жизненные уроки.

– Хорошо, если так, – кивнула головой адвокат. – Однако повторюсь: показания потерпевшей звучали убедительно именно из-за обилия таких мелких деталей, которые она не смогла бы узнать, не сообщи вы ей их сами. Не могла же она настолько изучить вашу жизнь, ваши отношения в семье и с близкими родственниками, чтобы казаться такой сведущей во всем, что касалось вас? Вот для нас эта особа – по-прежнему закрытая книга. Кто она? Чем живет? Чего добивается?

– А вы не считаете возможным спросить все у нее?

– Собственно, я и попыталась в ходе очной ставки, но… – Дубровская невесело усмехнулась.

– Я говорю не про очную ставку и не про прочие тому подобные встречи на официальной территории, – осторожно заметил Соболев. – Если нам встретиться где-нибудь в другом месте, в неформальной обстановке? Например, у нее дома…

– Вы с ума сошли?

– Совсем нет. После сегодняшней очной ставки у меня появилось стойкое ощущение, что Кислова сама ищет встречи с нами. Должна же она сообщить нам то, чего добивается. – Он замер на секунду, но потом его лицо расплылось в улыбке озарения. – Слушайте, у меня есть идея. По-моему она хочет денег. Точно! Как мы не догадались раньше? Конечно, Кислова заранее все просчитала. Я знаю такой тип людей. Все эти несчастные лаборантки, годами просиживающие в тиши институтских кабинетов, помешаны на деньгах. Она увидела меня, подвыпившего профессора, и в голове у нее моментально созрел план, как срубить побольше денег.

– Да, но если бы Кислова была банальной вымогательницей, она не стала бы ждать так долго, – с сомнением заметила Дубровская. – Она бы заявила свои требования сразу после того, как вы имели глупость переспать с ней. Или же после возбуждения уголовного дела. Прошло два месяца, а с ее стороны молчок. Вас это не смущает?

Но Соболева уже не могло смутить ничто. Он так увлекся новой идеей, видя в ней, должно быть, разгадку всей истории, что не обратил на слова адвоката никакого внимания.

– Бросьте. Вы рассуждаете сейчас с точки зрения логики. Кислова же – просто истеричная баба, которая сегодня хочет одно, а завтра другое, – небрежно бросил он. – Почему бы нам действительно не урегулировать вопрос при помощи денег? Конечно, у нас с Викторией свободных средств нет, но ради такого шанса мы могли бы поднапрячься. Пусть подавится!

– Вы здорово рискуете, Аркадий Александрович, – покачала головой Дубровская. – А если Кисловой не нужны деньги? Вы понимаете, что может произойти? Она сообщит Чиркову, что вы пытаетесь ее подкупить, и следователь ухватится за информацию мертвой хваткой. На языке закона это называется «противодействие расследованию». Вам изменят меру пресечения, и тогда до суда вы будете находиться под стражей.

– Я не хочу в следственный изолятор! – испугался Соболев.

– И я могу вас понять.

– Тогда к Кисловой должны пойти вы, – подумав секунду, сообщил Аркадий.

– Я?!

– Да, вы. Вас же не запрут в изолятор?

– Вы в своем уме, Аркадий Александрович? – всполошилась Елизавета. – Предлагаете мне пойти к потерпевшей и предложить деньги за то, чтобы она изменила свои показания?

– А разве вы не можете это сделать?

– Конечно, не могу. Я, как адвокат, по закону вправе общаться со свидетелями только с их согласия. Но все вопросы с потерпевшей мы должны решать через следователя. Ну и, конечно, уж никак не предлагая ей деньги.

– Елизавета Германовна, но ведь закон иногда можно обойти. Мне известно, что люди так именно и решают вопросы. Вы что, не хотите мне помочь?

– Именно этим я и занимаюсь! Но я привыкла решать проблемы законно, не прибегая ко всякого рода сомнительным переговорам. Вы забываете, я тоже рискую, – горячо заметила Дубровская. – Кроме того, мне кажется, потерпевшая тоже вряд ли пойдет на такое соглашение. Кисловой ведь грозит уголовная ответственность за заведомо ложный донос, если, взяв деньги, она круто изменит показания.

– Ну, если вы так боитесь, мне ничего не остается, как идти к ней самому, – вздохнул Соболев. – Только я не ручаюсь, что, увидев эту вредную бабу вне стен прокуратуры, я не попытаюсь ее придушить. В сей раз по-настоящему.

– Не вздумайте! Просто выбросьте из головы! Совершенно дурная затея! – уговаривала его Дубровская. – Что на вас нашло? Давайте работать законно. У меня есть кое-какие мысли по вашему делу, и если вы будете благоразумны…

– Я не успокоюсь, пока не поговорю с ней. Как вы не понимаете? Сейчас я твердо уверен: это мой шанс.

– Аркадий Александрович, вы погубите себя!

– Но вы же не хотите мне помочь…

Дубровская представила, как Софья воспримет визит Соболева. Это будет катастрофа! До сих пор профессора спасало лишь то, что у следователя не имелось в руках козырных карт в виде законных оснований взять его под стражу. У Аркадия были дом и работа, любящая жена и дети. Они, как якоря, удерживали его от соблазна делать глупости. Разве найдется судья, который, не дрогнув, возьмет человека под стражу при подобных обстоятельствах? Но если Соболев вдруг кинется к потерпевшей предлагать той деньги, а получив отказ, чего доброго, оскорбит ее или ударит, пиши пропало. Его отправят в изолятор и не выпустят оттуда до приговора. А каким в таком случае будет приговор? Страшно подумать…

Дубровская вздохнула, принимая нелегкое для себя решение.